Питерский художник Ольга Тобрелутс о русском Art Community в венгерском городке Пача, альянсе «цифры» и холста, китче и одном июльском дне в Летнем саду
Питерский художник Ольга Тобрелутс о русском Art Community в венгерском городке Пача, альянсе «цифры» и холста, китче и одном июльском дне в Летнем саду
Она окончила архитектурный факультет Государственного архитектурно-строительного университета (1989) и отделение компьютерной графики и анимации Берлинского института ART+COM (1994). Её картины в собраниях Третьяковкой галереи, Русского музея, Музея современного искусства (Нью-Йорк), Griffelkunst-Vereinigung (Гамбург), Galleria d’Arte Moderna Achille Forti (Верона), The Henrik Ibsen Foundation (Осло) и других, включая частные. Постоянные выставки по всему миру. Из них российско-венгерская, объединившая несколько художников, прошла недавно в Центре современного искусства имени Сергея Курёхина (Санкт-Петербург).
— Ольга, вы постоянный участник разных выставок — и по масштабу, и по географии. Название недавно завершившейся в питерском Центре современного искусства имени Сергея Курёхина — «На следующий день». Куратор — Абель Конья (Венгрия). Всё это звучит несколько интригующе...
— Предыстория такая. Группа современных художников совершенно разного возраста, стиля и направления нашла свой второй дом в маленьком городке Пача на западе Венгрии. Художники искали возможность облегчения организации выставок в Европе и в связи с этой задачей поселились в самом центре Европы для работы и продвижения своего творчества. По аналогии с названием лианозовской группы художников и поэтов, собиравшихся когда-то вблизи железнодорожной станции Лианозово, сложилось наше — Pacsa Art Community. Здесь все мы проводим часть времени в году. Художники раньше не дружили, были просто хорошо знакомы, но такого рода вынужденное уединение дало возможность собираться за чашкой чая, беседовать об искусстве, в беседах появились общие точки соприкосновения, родились интересные идеи. Однажды при нашей беседе присутствовал куратор Конья Абель. Он был куратором моей ретроспективы в музее MODEM в Дебрецене, а сейчас возглавил картинную галерею в городе Мишкольц. Он пошутил, что наша беседа и уединение в этом местечке похожи на космическую одиссею, и предложил организовать выставку в его музее. Мы согласились — собственно, мы за этим здесь и оказались, чтобы сотрудничать с европейскими культурными институциями. Лично для меня это был очень интересный опыт объединения одним выставочным пространством столь разных художников. Но в итоге получилось хорошо, именно потому, что художники современные, и каждый размышляет о времени, в котором живёт.
— По сути, картина — это высказывание художника. Вы согласны?
— Скорее, это размышление художника, думающий художник обязательно рефлексирует в своих картинах, это как записки на манжетах. Но лично для меня это в большей степени опыт, эксперимент. Мне интересно в первую очередь исследовать постоянно меняющиеся возможности визуального аппарата человека, структуру, композиционное построение картины. Не экспериментируя, не учитывая новые медиа, невозможно добиться результата. Некоторые кураторы меня обвиняют в том, что мои работы меняются и я не выдерживаю единый узнаваемый стиль, который так помогает коллекционерам. Но, если вы придёте на мою ретроспективную выставку, то сразу становится понятно, что каждый цикл — это открытие, и все циклы объединены поиском новых возможностей, фиксированием их с помощью различных медиа — это и фото, и видео, и живопись, и скульптура.
— Что вы представили?
— Работы из серий «Летний сад», «Олимпиада», «Новая Мифология» и видео из серии «Классическая Вальпургиева ночь» — они все объединены идеей воспроизведения визуального впечатления. С помощью новых технологий, коими являются видео и лентикулярные панели, я попыталась воспроизвести его. Если рассказать об этом на примере одной из работ, то необходимо вернуться в 1994 год, в Летний сад в Петербурге. Это был июль месяц, в тот день я пережила сильное потрясение и, гуляя по городу, забрела в Летний сад. Был жаркий солнечный день, и зелень листвы старых лип пропускала солнечные лучи, которые падали на песчаную дорожку причудливыми яркими пятнами. Солнечные зайчики, застывшие на скульптуре, меняли очертания прекрасных богинь, всё освещение в тот день было каким-то нереальным, слишком объёмным, даже выпуклым, если можно так сказать. Оно запомнилось, и много раз я старалась передать это ощущение с помощью доступных материалов, но была недовольна результатом. Когда появились лентикулярные панели, дающие эффект голографического светящегося изображения, я применила к ним эту идею, сделав серию работ «Летний сад», и, как мне кажется, наиболее близко на сегодняшний момент приблизилась к поставленной задаче.
— В каком взаимодействии, по-вашему, должны быть художник и время?
— Художник есть, он не может не быть. Если он исчезнет, то и наступят последние дни. Потому, как сказано в Откровении св. Иоанна Богослова, «не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества, и шума от жерновов не слышно уже будет в тебе...». Пока есть этот «шум», есть потребность в творчестве. И он никому ничего не должен, кроме как не останавливаться и продолжать этот сизифов труд в достижении идеала. Художник не может не создавать артефакты, такова его сущность. Артефакты и есть фиксация времени, как бы художник ни подражал в своих работах старым мастерам, его вещи всегда отпечаток времени, в котором он живёт.
— Вы среди тех художников, которые чутко улавливают гул времени. Не случайно вас называют пионером медиаарта. А свою живопись вы сами определяете как «постмедийную». Какого эффекта вы добиваетесь, создавая свои картины на компьютере, чтобы затем перенести их традиционным способом на холст?
— Мы все пережили визуальную революцию в конце ХХ века, и сейчас наше визуальное восприятие обогатилось новым медийным опытом. Многие воспринимают мир через монитор, проводя у телефонного экранчика до двенадцати часов в сутки, пользуются знанием через интернет, не пополняя собственное. Поэтому нельзя отрицать то, что этот новый визуальный опыт не был ранее применён в живописной практике, и это очень интересно воплотить, поэтому я экспериментирую. Ведь теперь на стадии эскизов можно сделать невероятные вещи по освещению и материалам. Художнику нужна натура для живописи, и, если ты сам создаёшь предварительно эту натуру, ты чувствуешь творческую свободу.
— С начала 1990-х годов в центре вашего внимания — коллаж. Почему?
— На сломе ХХ и XXI веков произошли невероятные метаморфозы. Музыка превратилась в звуковой коллаж. Визуальный коллаж обогатился новыми формами, которые стали возможны с появлением графических компьютерных программ. Мир изменился и никогда не будет уже прежним. Именно коллаж взошёл на пьедестал, превратившись из гадкого утёнка в новую прекрасную виртуальную реальность. Тимур Новиков придумал термин «метод перекомпозиции» как способ создания нового произведения, и спустя двадцать лет это понятие стало общепринятым. Иногда в искусстве происходит революция в каком-то одном медиа, и это тянет за собой изменения во всех остальных. Именно это произошло с коллажем, и мне бы очень хотелось сделать выставку коллажа ХХ века, чтобы проследить его развитие.
— Что нового в себе и для себя вы открыли благодаря «техническим» экспериментам, в том числе «на цифре»?
— Почувствовала, что границы моего внутреннего мира стали намного больше, я могу быть одновременно и собой, и собеседником, сидящим напротив меня, и человеком, уснувшим на скамейке в парке, которого вижу из окна. Что время и пространство не взаимосвязаны между собой, и ты иногда можешь преодолеть тысячи километров в мгновение ока, а иногда не можешь сделать и пару шагов, чтобы заглянуть в соседний двор. Что не существует правых и виноватых, у каждого своя правда, и что любовь — это главная движущая сила, которая может творить чудеса и дарить вдохновение. Цифровое изображение дало возможность расширению границ внешнего мира, ведь наша Земля такая маленькая и хрупкая, а многие виды живых существ и растений, природных ландшафтов уже потеряны навсегда.
— Как правило, вы выстраиваете свои картины в серии: «Модели», «Священные фигуры», «Кесарь и Галилеянин», «Автопортрет — шесть женщин», «Имперские отражения»... Это заранее продуманный шаг? То есть вам интересно именно раскручивать какую-то одну тему?
— Как я уже сказала, мне интересно экспериментировать с изображением, создавая варианты прочтения одной и той же идеи. Это даёт наиболее полную картину возможностей визуального высказывания на уже заданную тему.
— Вообще, насколько вы просчитываете успех своих картины, например, довольно громкой — «Битва собак и обнажённых» (2012)?
— В момент создания изображения мне не важна реакция публики. Мне интересно решить поставленную задачу и, если получается интересное решение, то тогда появляется желание показать это другим. Это как в математике. Не знаю, любили ли вы в школе математику так, как любила её я. Эта картина — исключение из правил, потому что она одна. И задача больше живописно-композиционная, нежели концептуальная. Конечно, в названии «Битва голых в преддверии ночи восходящего полумесяца» уже заложена идея разобщения старого и зарождения нового, где мастиф — аллегория европейской цивилизации. Обнажённые мужчины, сражающиеся на холсте с мастифами, были изображены по принципу золотого сечения, и задача стояла такая: мне было интересно понаблюдать, что первично в изображении — смысл (а в этой картине я специально сделала его абсурдным) или орнамент построения картины, другими словами — скрытое за изображением золотое сечение, которому подчинена картина, или её сюжет. Когда картина была готова, стало необходимо показать её на выставке, чтобы закончить эксперимент. Выставка дала интересный результат, зрители попросили поставить скамейку перед ней, потому что подолгу рассматривали и получали удовольствие от созерцания. В этом нет никакого моего открытия — по этому принципу построены многие живописные картины старых мастеров. Вопрос для меня был лишь в том, специально ли продумывалась ими композиция, основанная на золотом сечении, или это гений художника, который сам случайно так строит живописное полотно, потому что высшая гармония самого художника изливается на него.
— Где для вас граница между искусством и китчем?
— На этот вопрос очень хорошо ответил в своё время Тимур Новиков, он сказал, что китч — от слова kitchen (“кухня”), и всё, что не помещается на кухне, не может быть названо китчем.
— В чём специфика современного изобразительного языка?
— Мне кажется, в том, что он очень разнообразен. Каждый художник находит свой способ донести до зрителя идею, и свобода высказывания сегодня такова, что этих способов миллион.
Не стоит, как мне кажется, стремиться постичь все произведения, встретившиеся на вашем пути, можно выбрать только то, что близко и понятно именно вам. Ну а если хочется расширить визуальное восприятие, то есть кураторы, арт-критики, журналисты, которые расскажут о новом для вас языке и помогут его понять.
— Кроме того, прочтение ваших картин предполагает знание всемирной истории искусств. Выходит, путь непродвинутому зрителю заказан?
— Всегда уважительно отношусь к зрителю, поэтому стараюсь все свои эксперименты с изображением, даже абстрактные, делать по возможности красивыми. Тем более, как показала «Битва обнажённых» (сокращённо), гармония в изображении главнее всего. Если кто-то видит в красивом современном голубоглазом юноше Антиноя, то тогда он может начать читать изображение дальше и прочтёт всю историю, рассказанную мной. Если он впервые увидел Антиноя на моей картине, то это тоже прекрасное начало для путешествия в историю искусств. Согласитесь, что Антиною это совсем не важно, но для современного зрителя не иметь возможности созерцать столь прекрасное лицо, которое теперь должно пылиться только в музее и на страницах справочников, довольно обидно. Я за то, чтобы, как сказал Эдвард Люси-Смит, прекрасные образы прошлого унавозили почву современного искусства для того, чтобы в будущем на ней взошли новые всходы.
— Современный художник — это всегда эпатаж?
— Я за то, чтобы художник нарушал общепринятые нормы и правила на своей планете современного искусства, иначе как быть новатором, как создавать что-то новое, не разрушая старого?
— И — всегда одиночество?
— Одиночество? Когда проводишь по десять–двенадцать часов за работой над картиной, можно ли это назвать одиночеством? Ты в диалоге с ней, она — с тобой. Вы влюблены друг в друга, это не одиночество, это счастье. Ведь одиночество — это когда не с кем словом обмолвиться. Досадно только, когда отрывают от диалога звонком, или визитом, или делами, и так хочется обратно вернуться как можно скорее в так называемое одиночество с холстом.
— Насколько в России развит арт-менеджмент?
— Арт-менеджеров в России нет. Если не считать двух десятков всем известных, что является каплей в море. Китайцы для начала вырастили миллион арт-менеджеров, после чего современное искусство Китая стало востребованным и дорогим. Когда мой сын Аким сказал, что ему нравится искусство и он хочет стать арт-менеджером, я сказала, что нет другой профессии на всей территории России, в которой был бы такой дефицит специалистов и полное отсутствие конкуренции.
— Вы много путешествуете по миру. Как же семья? Даже личное вами брошено на алтарь искусства?
— Двое детей, сын и дочь, постоянно играли у меня в мастерской, пока росли, в музеях и галереях — пока я монтировала свои выставки. Жили в резиденциях, путешествуя со мной по всему миру. Когда старший сын подрос и смог летать самостоятельно, он стал вместо меня возить выставки и совершать длительные перелёты, сопровождая картины. Сейчас они уже не малыши, и я могу сосредоточиться на своей работе. Тем более что Аким выбрал себе профессию, связанную с искусством, и во многом мне помогает. Когда не можешь не создавать артефакты, то всё остальное приложится и станет дышать в унисон.
Елена Константинова
Интервью печатается с сохранением лексики и стилистики речи интервьюируемого.
Фото из личного архива Ольги Тобрелутс, публикуется с ее разрешения
2024 Все права защищены
