В Московском музее современного искусства проходит выставка «Единицы времени». Здесь представлены 12 ключевых авторов неофициального искусства, их предшественники и последователи: Илья Кабаков, Владимир Немухин, Дмитрий Краснопевцев, Лидия Мастеркова, Анатолий Зверев, Владимир Яковлев, Вячеслав Колейчук и другие. Эти работы — лишь небольшая часть коллекции Сергея Александрова: консультанта-эксперта Общероссийской общественной организации «Ассоциация искусствоведов» и Международной конфедерации коллекционеров, антикваров и арт-дилеров. Всего в его собрании — более 4 тысяч произведений. «Культуромания» поговорила с Сергеем Александровым о ценах на работы шестидесятников, стратегиях коллекционирования и открытии новых имен.
— Почему вы собираете произведения XX-XXI веков? Это связано с их стоимостью, доступностью на рынке или же получилось спонтанно?
— Я родился и прожил большую часть жизни в XX веке, и логично, что чаще всего мне встречались работы авторов этого периода. С другой стороны, личные предпочтения тоже важны. Скажем, новое поколение коллекционеров почти не интересуется искусством XVIII-XIX века и даже начала XX столетия. Их больше привлекают шестидесятники и современные художники. Я начал собирать искусство в середине 90-х: как раз купил первую квартиру, и надо было ее как-то обставить. К тому времени уже интересовался искусством, ходил по музеям. В «Манеже» тогда проходила ежегодная выставка галерей, и меня заинтересовали работы, которые продавала галерея Галины Данелия «Пан-Дан». Приобрел у нее свои первые вещи — работы Анатолия Зверева и Владимира Немухина. Мы с Галиной подружились: общались на протяжении долгих лет, я покупал у нее работы. В целом, художники-шестидесятники стали ядром моей коллекции. Со многими удалось встретиться и пообщаться. Вообще основа коллекции часто задается именно тем, с кем ты знакомишься, дружишь. Эти встречи могут случайно задать направление коллекционирования.
Например, один мой знакомый дружил с внуком архитектора Алексея Щусева, бывал у него в гостях в Испании и Москве. И в итоге в моей коллекции появилось несколько вещей Щусева — правда, это не большие произведения, а графические работы, в основном, рубежа XIX-XX веков. Один эскиз отсылает к послевоенному восстановлению советских городов. Другой — эскиз росписи церкви: интересно было бы ее идентифицировать. Еще есть икона XVII века из его собрания — это самая старая вещь в моей коллекции. Сейчас она участвует в выставке «Русская икона сквозь века», которая проходит в Оранжерее Тверского императорского дворца.
— Многие коллекционеры — непубличные люди, некоторые даже не ставят свои фамилии на этикетках картин. Почему вы выбрали другую стратегию?
— В новейшей истории коллекционирования было несколько этапов. В начале 90-х страна экономически представляла собой чистое поле: еще не были приняты многие законы. Люди покупали искусство за наличные: не было принято оформлять сделки документально. Постепенно рынок стал более цивилизованным, коллекционеры начали действовать по правилам. К каждой сделке готовится большой комплект документов: договор с продавцом, акты приема-передачи, заключение экспертов о подлинности работы. Причем, нужно найти эксперта, занимающегося именно данной темой, чтобы его экспертиза признавалась всеми участниками рынка. Еще у работы должен быть правильный провенанс — то есть она должна находиться в хорошей коллекции или наследники должны подтвердить ее подлинность. Наконец, всех интересует, в каких она участвовала выставках: особенно ценятся музейные проекты. В общем, все меняется в цивилизованную сторону. И если коллекционер — участник этого рынка, то часто ему нет смысла сохранять анонимность. Правда, есть непубличные люди, указывающие фамилию на этикетке, но не посещающие вернисажи: я знаю таких коллекционеров. А есть те, кто любит ходить на все передачи и пиарить себя. Я большей частью непубличный человек, и даю интервью в поддержку выставки, чтобы она стала интереснее и понятнее для зрителей.
— Изменилось ли сегодня восприятие шестидесятников?
— Самое главное — через какие картины зрители знакомятся с художником. В 90-е широкая публика, а также некоторые специалисты легковесно относились к Анатолию Звереву, считали его чуть ли ни бомжом, рисующим что попало. Но сегодня отношение к нему изменилось: многие увидели, какой это хороший художник. В том числе — благодаря его лучшим вещам. Ведь Зверев работал быстро, мог за вечер написать 50 произведений, и понятно, что лишь малая часть из них была шедеврами. Вообще Анатолий Зверев — один из моих любимых художников: у меня более 500 его работ. Я выступал как куратор, делал его выставки. Например, в 2011 году в галерее «Дом Нащокина» прошел проект «Художники свободы», где я показывал Анатолия Зверева вместе с другим моим любимым художником — Владимиром Яковлевым. Там были представлены их лучшие работы. При этом мы не эксплуатировали детали биографии, как любит желтая пресса, не рассказывали, что художники были душевнобольными и так далее. Тем более многие мифы не соответствуют действительности. Например, говорят, что Зверев бомжевал, однако если у него и были отклонения, то в другую сторону: он был гиперчистоплотен, всегда надевал только чистую одежду, не притрагивался к бутылке, если она была початая, не ел суп, приготовленный кем-то другим — мало ли что туда могли положить.
То же самое можно сказать и о Владимире Яковлеве. Одно дело составить впечатление о нем по поздним работам, сделанным в больнице. И другое — познакомиться с огромным корпусом его лучших произведений. На выставку «Единицы времени» мы отобрали очень хорошие вещи и видно, насколько это великий художник.
— Что происходит с ценами на произведения шестидесятников?
— На этом рынке можно говорить только о конкретных работах и конкретных художниках. Среди шестидесятников существует условная иерархия — если ориентироваться на аукционные цены. На вершине — два мэтра: Илья Кабаков и Эрик Булатов. Работа каждого из них стоит до миллиона долларов. Чуть ниже в этой пирамиде — тяжеловесы вроде Олега Целкова, Владимира Вейсберга, Дмитрия Краснопевцева, Дмитрия Плавинского, Оскара Рабина. Стоимость их произведений — 50—100 тысяч долларов. Далее следует широкий пласт художников — очень хороших, но не таких дорогих: это те же Яковлев и Зверев, Борис Свешников. Считается, что признанных, высоко оцененных шестидесятников — около 30 человек, но этот список можно расширить до 100 имен. В 1962 году была создана группа «Движение», куда входили Лев Нусберг, Франциско Инфанте, Римма Заневская, Вячеслав Колейчук и другие. Внутри этой группы лидер по стоимости работ — Франциско Инфанте, затем идет Лев Нусберг, дальше — Римма Заневская и Вячеслав Колейчук. А другие участники группы ценятся коллекционерами чуть меньше. Выставки позволяют скорректировать эту иерархию: «подтянуть» менее известных авторов.
— Можно ли еще открыть среди шестидесятников новые имена? Или все художники уже известны?
— Нередко ныне здравствующие художники или родственники ушедших пытаются доказать, что имеют отношение к шестидесятникам — сталкиваюсь с этим постоянно. Но это время уже хорошо изучено — прошло много выставок, опубликованы книги. Хотя внутри художественных групп и объединений иерархия авторов может меняться. Как, например, произошло с Риммой Заневской. Сейчас ее ценят очень высоко, а 10 лет назад о ней почти ничего не знали — кроме того, что она была женой Генриха Сапгира и участвовала в группе «Движение». Ее работ практически не было на рынке: в начале 70-х Заневская ушла из светской жизни, уехала из Москвы, вела затворническую жизнь, расписывала иконы. Блок ее работ 1960-х был небольшим. Первый раз ее вещи показали на выставке «Другое искусство» в Третьяковской галерее в 1991 году. Одна работа, опубликованная во втором томе каталога, после выставки осталась в запасниках Третьяковки, причем, в самом музее об этом забыли. И когда во время подготовки одной из выставок сотрудники Третьяковской галереи попросили меня подобрать несколько работ, я напомнил, что у них есть прекрасная вещь Заневской. Кстати, в каталоге «Другого искусства» она опубликована неправильно — повернута на 90 градусов. Недавно в петербургском «Манеже» была выставка «Лаборатория Будущего», и там эту работу повесили вверх ногами. Я был на открытии и указал на это: картину в итоге перевесили и сказали спасибо.
Сейчас Заневская стала популярна, ее работы купили в ведущие собрания — это буквально 10 коллекций — и на рынке их больше нет. Ее графические вещи есть всего в трех коллекциях, в том числе в моей, и их можно увидеть на выставке в ММОМА. Еще посетителей выставки встречают две ее живописные работы, а в экспозиции можно увидеть шедевр «Парящая точка». В целом среди шестидесятников было мало женщин-художниц. В число топовых авторов входила только Лидия Мастеркова. Но теперь место на пьедестале делит с ней ее подруга Римма Заневская.
На нашей выставке можно еще отметить такого художника, как Александр Жданов. Он известен в узких кругах, упомянут в каталоге выставки «Другое искусство», но зрители его почти не знают, как, впрочем, и многие специалисты. На выставку «Лицом к будущему. Искусство Европы 1945–1968», проходившую в ГМИИ им. Пушкина, иностранные кураторы отобрали 15 работ из моей коллекции, в том числе картину Жданова «Я живу здесь»: она висела рядом с лучшими вещами Булатова, Кабакова, Мастерковой, Плавинского. При этом Булатов и Кабаков стоят по миллиону долларов, а Жданов, грубо говоря, пять тысяч долларов. Так что цена не всегда правильно отражает место художника.
— Расскажите о других находках вашей коллекции.
— Например, ко мне попал дневник Дмитрия Краснопевцева. Выдержки из него опубликованы в трехтомнике Краснопевцева, изданном Александром Ушаковым — главным специалистом по его творчеству. Но многие вещи из дневника остались неопубликованными — например, рисунки. У меня, кстати, был спор с Александром: я показал ему одну из работ Краснопевцева с подписью «К 66» — носик одной шестерки был загнут нехарактерным образом. И Александр сказал, что сомневается в подлинности работы, поскольку Краснопевцев так шестерку не писал. В дневнике художника (известно, что он увлекался Декартом) множество рукописных таблиц с цифрами. Там можно найти с десяток шестерок с разными наклонами и сравнить их с подписью на картине.
Или другая ценная информация: в конце дневника перечислены работы и рукой автора написано, в какие коллекции они ушли — например, к Георгию Костаки. Это тоже подспорье для коллекционера в определении провенанса.
— Я знаю, что вы сейчас готовите к публикации книгу, посвященную Артуру Фонвизину.
— Это мой любимый художник. В его биографии много лакун и неточностей, поскольку она частично написана со слов Фонвизина, а он жил в непростое время и какие-то факты изменил, а какие-то просто не помнил. Известный историк Татьяна Николаевская проделала большую работу, скрупулезно изучила архивы. У художника был единственный сын Сергей, после смерти которого квартира была продана вместе с вещами и документами Фонвизина. При подготовке нашего издания удалось воспользоваться этими документами и уточнить некоторые факты. В итоге удалось практически полностью восстановить хронологию жизни Артура Фонвизина. Книга должна выйти в конце этого года.
— На выставке можно увидеть и работы современных художников. Вы тоже их собираете?
— Да. У меня больше всего вещей Ани Желудь. Мы познакомились с ней в середине 2000-х — она тогда работала с галереей «Айдан», а ее выставки были очень популярны, например, проект «Железная свадьба» 2008 года. Все работы с него были раскуплены. Мы до сих пор дружим, Аня часто мне звонит, но она сложный человек, от нее отвернулись многие друзья. Я стараюсь ее поддерживать, как могу. Никогда не покупал у нее большие инсталляции — они дорогие, да и хранить негде. Но небольшие картины из разных проектов регулярно приобретал. По этим вещам можно составить путь художника. У нее замечательные цветные ранние вещи: сейчас она к ним не возвращается, и если пишет, то в черно-белой манере. На нашей выставке в ММОМА можно увидеть начало ее пути, а также скульптуры из разных проектов. Например, «Змейки» — одна, кстати, есть в постоянной экспозиции Третьяковской галереи на Крымском Валу, висит под потолком. Еще мы показываем маленькие скульптуры Ани — машины, композиции из стульев — которые существуют только в одном экземпляре. Большие стулья высотой примерно семь метров несколько лет назад были исполнены для Уральской индустриальной биеннале современного искусства. Специально для меня Аня изготовила маленькую копию. Кстати, именно Аня помогла мне лучше ориентироваться в мире современного искусства.
— Воспринимаете свою коллекцию как инвестицию?
— Моя основная работа — инвестиционный консультант: я советую другим людям, как правильно распорядиться деньгами. Но к своей коллекции у меня другое отношение. Большая часть вещей — спонтанные покупки, не всегда удачные, хотя на тот момент они казались интересными. Сейчас понимаю, что сделал много ошибок, какие-то работы были не музейного уровня и сама коллекция получилась слишком эклектичной. Зато это позволяет участвовать в самых разных проектах. А еще — помогает найти уникальные вещи, как, например, работы Владимира Пятницкого, автора литературных анекдотов про Льва Толстого (изначально их приписывали Хармсу). Или портрет Геннадия Айги, созданный Владимиром Яковлевым. После смерти Айги семья продавала какие-то вещи, и мне удалось купить лучшую работу Яковлева, ставшую гордостью коллекции. Так что этот обширный подход позволил найти действительно хорошие работы.
Ксения Воротынцева
Фото: предоставлено Сергеем Александровым, публикуется с его разрешения
2024 Все права защищены
