— Поздравляю вас с победами. Уральская индустриальная биеннале современного искусства стала лучшей выставкой года, а вы — хедлайнером года. Как вам вообще пришла в голову идея создать биеннале в Екатеринбурге?
— Ну, это была очень осознанная идея. В 2005 году появилась Московская биеннале современного искусства — под лозунгом «большой проект для России». А мы в Екатеринбурге в Государственном центре современного искусства (ГЦСИ) думали о том, как бы сделать проект, который бы интегрировал нас в международное сообщество. Очень хотелось стать частью глобального мира, который мы знали, любили, но который оставался все еще в таком маргинальном статусе в нашем городе. В 2006 году я съездила и посмотрела Берлинскую биеннале, которая вся проходила на одной улице Auguststrasse. Там не было ни одного конвенционального музейного пространства, задействованы были все здания — церковь, кладбище, квартиры, бывшая школа, ДК, танцевальный зал. И с этого началась история уже Уральского эксперимента с невыставочными пространствами, про то, что искусство можно создавать вне музейных стен и это будет здорово. Появилась зачарованность тем, как это может быть круто и появилась, соответственно, история с нашим желанием посмотреть на уральские заводы как на пространство современного искусства.
— А Международный фестиваль современного искусства «Арт-завод» в Екатеринбурге?
— Биеннале выросла из таких экспериментальных фестивалей, как «Арт-завод». В 2008 году мы, можно сказать, сквотировали территорию завода. Пришли туда с художниками, две недели просидели и сделали очень классную интервенцию, которая способствовала превращению этих заброшенных цехов в одну из самых популярных концертных площадок в Екатеринбурге и заметную в том числе на европейской сцене — Tele-club. И потом уже второй для нас был фестиваль в 2009 году, который назывался «Арт-завод-2» и мы делали его на действующем камвольном комбинате. Получается, что мы посмотрели, как работать с заводской руиной и как работать с заводом действующим. Пощупали все сложности: с чем мы будем сталкиваться в обоих вариантах. И в 2010 году сделали полноценный проект — Уральскую индустриальную биеннале современного искусства. Учредителем её выступил ГЦСИ при поддержке Минкульта. Мы нашли понимание и помощь у области, у города. Собственно, вот так, именно в интересах территории, создали проект. При этом всегда было понимание, что никогда у нас не будет достаточно финансирования со стороны государства на такую серьезную амбициозную задачу. Поэтому для нас индустриальная специфика биеннале — это история про возможности фандрайзинга, нахождение партнеров и стратегии работы контентной с индустриальными предприятиями.
— Исследование Шанинки показало, что только три города в России экспортируют культуру — это Москва, Петербург и Екатеринбург. Можете это поставить себе в заслугу?
— Конечно, в том числе я объясняю это эффектом успешной работы ГЦСИ, и работы биеннале. Это как раз один из тех эффектов, когда территория начинает создавать конкурентоспособный продукт, который сделан с помощью международного опыта, взаимодействия с международным контекстом. С первого проекта с нами работали международные кураторы, которые всегда приносят определенный дискурс, новый взгляд, новую оптику. Плюс огромное количество международных художников, которые находятся в диалоге с местными авторами — и это все выращивает качество.
— Когда отбирали работы, чем руководствовались?
— Я не отбираю работы, это задача куратора. Работа с художниками и создание нарратива.
— А почему такая тема была выбрана для биеннале — бессмертие?
— Тему, как я и говорила неоднократно, придумывает команда биеннале. Для каждой выставки она — новая. Мы садимся с ребятами, которые готовят экспозицию, с моими коллегами, которые создают интеллектуальную платформу — программу арт-резиденций, спецпроекты, образовательную программу, публичную программу, и все вместе думаем. Думаем о том, что бы нам хотелось исследовать и в чем чувствуем нерв вот этого грядущего двухлетнего периода. Соответственно, предлагаем тему. В этот раз это было бессмертие. Далее экспертный совет предлагает по две кандидатуры кураторов отовсюду — кто был бы интересен с точки зрения разработки именно данной темы. Они пишут свои предложения, мы отбираем пятерку кандидатов. Затем проводим второй тур и отбираем из них куратора.
— Тема бессмертия — задевает за живое?
— Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Конечно, я в этом чувствую мощный вызов, иначе бы не делала темой биеннале. Бессмертие только на первый взгляд кажется абстрактной темой. Эта тема — футурологическая, позволяет порассуждать о будущем, в котором мы возможно обретем бессмертие в результате прогресса, о социальном и цифровом бессмертии. В то же время это сфера, в которой очень много вопросов, очень сложных вопросов. Смерть несомненно во многих своих аспектах связана с религией или эзотерикой, поэтому у многих людей уже есть свои ответы на вопросы, которые задает экспозиция. Я считаю, что сейчас бессмертие — главный тренд современной интеллектуальный повестки.
— Существует мнение, что общество не понимает современного искусства, посетителям нужна какая-то подготовка, «оптика». Хватало ли ее в Екатеринбурге?
— У публики всегда есть проблемы с подготовкой, необходимой для посещения любого музея. Мы используем все стратегии вовлечения, чтобы коммуницировать с публикой, создавать условия для того, чтобы зрителю было на биеннале комфортно. Для этого существует наша программа медиации, с помощью которой мы подготовили не просто стандартных экскурсоводов, а людей, которые проведут по проекту и помогут вам задать правильные вопросы и найти на них адекватные ответы. Причем они сделают это через свободный диалог, в котором медиатор скорее слушает, чем рассказывает сам.
— Какие самые известные работы зарубежных авторов были представлены на экспозиции?
— Самые известные — наверное, киноработы Брюса Коннера, работы культовой художницы Джилл Магид и родоначальницы американского концептуализма Адриан Пайпер. Для меня одно из самых важных произведений на основном проекте — это работа Талы Мадани «Господин Время», именно с рассуждения о постоянной нехватке времени и обретения подлинности в его использовании началось рассуждение о теме бессмертия. Но в Екатеринбурге на Уральской биеннале у нас никогда нет гонки за звездностью имен. У меня нет обсессии перед топ-10 кураторов, которые должны приехать. И мы никогда не просим куратора включать звездные имена. Мне кажется, что основной смысл этой биеннале следует считывать не через конкретные имена, а через направления, которые сформулировала куратор выставки Шаоюй Вэн. Например, тема бабочки, тема огня, тема умирания-погребения. И, конечно, еще один важнейший аспект — это пространство, в котором располагалась биеннале этого года. Мы работали на территории действующего предприятия Уральского оптико-механического завода благодаря открытой позиции корпорации Ростех. И все работы художников воспринимались именно в этом контексте.
— А с российской стороны кто рефлектировал на тему бессмертия?
— В этом году в основном проекте 23 российских художника, и это рекорд за всю историю биеннале. Это Маша Сафронова с ее темой чернобыльской Припяти,замечательные нижнетагильские Виталий Черепанов и Анна Минеева, которые работают над темой слежки с помощью современных технологий. Это Петр Антонов и Анастасия Цайдер с её таким приветом для Уральского оптико-механического завода от Красногорского механического комбината, который изготавливал фотоаппараты «Зенит» и её же проект с наследием олимпийских объектов. Илья Петровичев с исследованием световых глитчей в городской среде.
— А какая ваша любимая работа?
— Как говорит Шаоюй Вэн, на биеннале не может быть любимых детей. Но важнейшая для меня работа была реализована в рамках программы арт-резиденций под кураторством Кристины Горлановой. Это проект Ани Марченковой, который она сделала на проблемном во всех отношениях заводе в городе Асбест, и который стал для меня символом удивительно открытых отношений с заводом, его проблемами, многолетней травмой и невероятно глубоким художественным языком рассказа о нем.
Елена Сердечнова
2024 Все права защищены
