«Культуромания» поговорила с руководителем аукционного дома Егором Молчановым об инвестиционном потенциале искусства, влиянии изоляции на рынок и о том, почему в России сейчас сложился рынок классики.
Artinvestment — один из старейших аукционных домов Москвы — в этом году отмечает 10-летие. «Культуромания» поговорила с руководителем аукционного дома Егором Молчановым об инвестиционном потенциале искусства, влиянии изоляции на рынок и о том, почему в России сейчас сложился рынок классики.
— Эксперты говорят о новом тренде: небольшие аукционы теснят крупных игроков. В чем, на ваш взгляд, причина?
— В России в последнее время действительно появилось много новых аукционных домов. Если раньше их было около 30, то теперь — в два или три раза больше. Дело в том, что на рынок аукционов начали выходить галереи в поисках новых клиентов. При этом активно развиваются агрегаторы, что тоже выгодно для галерей: не нужно делать специальный сайт для торгов и вкладывать деньги в его раскрутку. В принципе, аналогичная ситуация сложилась и на Западе. Кроме того, за время пандемии люди привыкли к онлайн-аукционам и теперь готовы покупать картины через экран. Раньше им обязательно нужно было пощупать и посмотреть работу, а цена не превышала 5–10 тысяч долларов — если говорить о России. Теперь речь идет о покупках на несколько сотен тысяч долларов, а в западном мире — на миллионы. Падает популярность очных торгов: люди приходят только на вечерние аукционы, когда продаются шедевры. В остальных случаях торгуются онлайн либо по телефону.
В последнее время действительно появилось много молодых аукционов. Для дилеров это отличная возможность привлечь новых клиентов. Кроме того, там можно найти новых продавцов искусства. Однако покупки все же следует совершать осторожно: молодые аукционы должны сначала доказать свою репутацию.
— Онлайн-аукционы со временем захватят значительную долю рынка?
— Они увеличивают свою долю в рамках аукционов в целом, но в рамках рынка их доля не меняется. В 2023 году соотношение продаж через галереи и аукционы составляло примерно 50 на 50. Иногда может быть 40 на 60 в пользу аукционов, но покупателям хочется, чтобы с ними пообщались, рассказали о произведении, желательно, чтобы присутствовал художник, который объяснил бы свой замысел. Особенно если речь идет о довольно сложном для восприятия современном искусстве, которое сегодня, кстати, активно теснит антиквариат. Поэтому я думаю, что соотношение галерей и аукционов будет оставаться примерно таким же: 50 на 50.
— По поводу цен. Ассоциация галерей работает над документом о ценообразовании, который, как они надеются, станет своеобразной методичкой для дилеров и галеристов и поможет устанавливать справедливые цены. Как вы считаете, это возможно?
— Мне кажется, нет. Ценообразование регулируется рынком, а точнее — покупателями. Поэтому я не могу себе представить, например, список рекомендованных цен. Скажем, вы занимаетесь современным искусством, приходит художник, и вы говорите: ты должен стоить столько-то. На старте его карьеры это, наверное, возможно, но сколько молодых звезд начинали с небольших цифр, а через год их работы стоили уже десятки тысяч долларов, потому что «зашли» коллекционерам. Никому не нужно это искусственно сдерживать. Наш аукцион сформирован таким образом, что мы соединяем пожелания продавца с готовностью покупателя. У нас нет эстимейта, то есть мы начинаем торговаться с небольшой суммы. Владельцы вещей нередко считают, что обладают шедеврами, и хотят за них больше денег. А покупатели, наоборот, думают, что цена должна быть ниже. На рынке должны сходиться пожелания обеих сторон, и я не думаю, что это можно выровнять искусственно.
Мы видим, как меняются цены на некоторых художников — бывают и взлеты, и падения, причем, это касается даже известных имен. Например, был момент, когда опустились цены на Наталию Гончарову. Сейчас такая же история с Борисом Григорьевым, чьи портреты раньше продавались за три-четыре миллиона долларов: он был одним из самых дорогих русских художников. Его топовые вещи по-прежнему стоят недешево, но за них уже не готовы платить огромные деньги. Хотя понятно, что это временная ситуация и потом будет скачок вверх.
Многое зависит от настроения покупателей. Сейчас у нас рынок классики: появилось много новых коллекционеров, которые только начинают свой путь. Им хорошо известны имена художников, условно, «Родной речи»: Айвазовского, Поленова, Шишкина, Саврасова, Коровина, Серова. Поэтому за последние два года цены на них выросли в два или даже в три раза. Художников XX века собирают те, кто уже прошел определенный путь в искусстве, знает разные направления, любит и посещает выставки. Сейчас этот класс покупателей сильно сократился. Вообще считается, что XX век и авангардное искусство чаще покупает средний класс. И с его сокращением выбыли те, кто приобретал работы 1910—1930-х годов.
— Интерес к современному искусству, о котором вы упоминали, связан с тем, что пришло новое поколение коллекционеров?
— Скажу сначала про западный рынок. Дело в том, что происходит вымывание вещей: работы оседают в коллекциях и торговать попросту нечем. Это касается как старых мастеров, так и художников первой половины XX века. Посмотрите на аукционы, где торгуют вещами первой половины прошлого столетия: за 10 лет количество выставляемых работ сильно сократилось. Люди просто не хотят продавать, потому что на длительном этапе искусство — лучший способ борьбы с обесцениванием денег, даже по сравнению с фондовым индексом. Так, Deloitte (Международная аудит-консалтинговая корпорация. — «Культуромания») в 70-х годах провела исследование: они сравнили рынок ценных бумаг, золота и голубые фишки в западном искусстве. У них получилось, что за 50 лет индекс S&P 500 вырос на 990 процентов, золото на 4000 процентов, а искусство на 10000 процентов. Разница колоссальная. В мире сейчас наблюдается экономическая и геополитическая нестабильность, непонятно, что будет с валютами, и люди предпочитают держать деньги в шедеврах. Это приводит к исчезновению вторичного оборота произведений. Они появляются на рынке, когда распродается наследство либо когда у коллекционера возникают серьезные финансовые проблемы. В любом случае, рынок не может функционировать, как раньше: вещей не хватает. Тем не менее, люди все равно хотят покупать искусство: как известно, обладатели больших состояний 10% своего капитала вкладывают в искусство. Им нужно что-то покупать, поэтому они приобретают современное искусство, тем более, оно отражает актуальные темы и позволяет быть в тусовке. Даже те западные ярмарки, которые раньше занимались исключительно антиквариатом, сегодня вынуждены открыть свои двери для галерей современного искусства, которые за последние 10 лет отъели половину пространства. Не знаю, хорошо это или плохо. На мой взгляд, в современном искусстве мало интересных вещей, поскольку за XX век было придумано больше, чем за всю предшествующую историю человечества. И сегодня изобрести что-то новое очень сложно, поэтому большинство художников ловят хайп. К тому же современное искусство все-таки стоит дешевле, чем основная часть антиквариата. А людям хочется повесить дома что-нибудь красивое и недорогое: это, кстати, главная особенность русского рынка современного искусства. В России оно стоит от полутора тысяч долларов до 15–20 тысяч. Коллеги отмечают, что клиенты ярмарок современного искусства редко возвращаются: они, как правило, совершают импульсивные покупки — чтобы повесить дома или подарить друзьям, и не думают об инвестициях. Возможно, подобная ситуация связана с тем, что в России нет системы продвижения современных художников, а галерей, серьезно занимающихся современным искусством, слишком мало: большинство действуют по принципу купи-продай. Поэтому современное искусство в России носит не коллекционный, а, скорее, интерьерно-подарочный характер. Посмотрим, что будет дальше. Наш рынок сейчас окуклился, замкнулся на самом себе. Возможно, нынешняя ситуация придаст новый импульс как художникам, так и галереям, и у нас возникнут привычные для западного рынка реалии. Самая большая проблема российского современного искусства — отсутствие вторичного рынка. У коллекционеров это вызывает недоверие. Если ты покупаешь вещь, которую потом не сможешь продать хотя бы за те же деньги, ты должен ее действительно любить или нужен какой-нибудь другой стимул.
— Поговорим про изоляцию. Сможет ли наш рынок насытить сам себя?
— Из-за санкций и остановки русских торгов на Западе количество работ, приезжавших в Россию, сократилось в 10 раз. Эти вещи раньше питали рынок. Думаю, что их количество продолжит снижаться, потому что спрос превышает предложение. Впрочем, речь в данном случае идет о 10–15 первых именах. Художники второго-третьего ряда продаются плохо, и непонятно, что с ними будет дальше: хотя, наверное, очередь дойдет и до них. Но в целом я не верю, что продолжат появляться новые вещи, потому что санкции — это надолго. И те, кто их вводил, действительно следят за появлением работ из Европы на русских аукционах.
— Расскажите о самых дорогих лотах по результатам торгов аукционного дома Artinvestment.
— Это Поленов и Айвазовский: первый ушел примерно за 60 миллионов рублей, второй — за 80 миллионов. У нас продавали Фешина за 30 миллионов рублей, Репина тоже за 30 миллионов. Но, повторюсь, это классики, к ним сейчас наибольший интерес. На втором месте идут шестидесятники. Например, лучшие вещи Немухина до пандемии стоили 25–30 тысяч долларов, недавно мы продали его работу за 80 тысяч долларов. И таких примеров много: Оскар Рабин не так давно был продан более чем за 100 тысяч долларов. Цены на шестидесятников за последние пару лет выросли в два-три раза. Правда, хороших вещей почти не осталось: все смели. А вот в современном искусстве нет серьезных продаж: в лучшем случае работа стоит 30–40 тысяч рублей, а за эти деньги не купишь даже половинку маленького Айвазовского.
— В какие имена и направления, на ваш взгляд, стоит вкладываться, в ближайшие пять—десять лет?
— Лучше всего вкладываться в художников, работы которых уже висят в музеях: как показывает практика, они не падают в цене. Речь о таких авторах, как Поленов, Шишкин, Айвазовский, Коровин, Саврасов, а также Кончаловский, Лентулов, Машков. Русский авангард — вообще идеально: он будет продаваться всегда, потому что представляет собой наш вклад в мировое искусство. Из советского искусства — Дейнека, Пименов, ранние вещи Самохвалова, и, конечно, шестидесятники: Краснопевцев, Вейсберг, Рабин, Немухин, Целков, Зверев. Уверен, все они будут только расти в цене. А после того, как геополитическая обстановка стабилизируется, цены еще больше вырастут, потому что люди охотнее покупают искусство, когда у них все хорошо.
— Я спросила про вложения в искусство, потому что многие известные коллекционеры на вопрос об инвестиционной составляющей собрания обычно отвечают, что их это не интересует. И коллекция — это увлечение, страсть, даже болезнь, но не инвестиции.
— Большие коллекционеры — богатые люди, они покупают для себя, и потом уже не могут это отпустить, даже если им предлагают хорошие деньги. К картинам привыкаешь: коллекция становится частью твоей жизни. Но те, кто целенаправленно занимаются инвестициями, видят, что на длительном сроке цены на искусство только растут: по крайней мере, точно перебивают инфляцию. Правда, с оговоркой, что это должны быть известные художники и хорошие крепкие работы.
— Многие отмечают оживление российского арт-рынка — несмотря на санкции. При этом некоторые эксперты вспоминают 2008 год с его сумасшедшими продажами, предшествовавшими большому кризису.
— Сравнивать с 2008 годом, наверное, не очень правильно. В начале 2000-х экономика активно развивалась, у людей было много денег, и цены на искусстве росли в геометрической прогрессии. То, что в начале 2000-х условно стоило две тысячи долларов, в 2007 году продавалось за 200 тысяч, то есть выросло в 100 раз. Понятно, что долго так продолжаться не могло, рынок в 2007–2008 годах был перегрет: цены каждый месяц поднимались на 20–30 процентов. После кризиса 2008 года цены упали, во-первых, потому что снились платежеспособность покупателей. А во-вторых, цены не могут расти на 200 процентов в год, так не бывает. По некоторым позициям мы до сих пор не достигли 2007–2008 года, хотя уже точно преодолели 2012–2014-й.
— Сможет ли российский арт-рынок однажды стать прозрачным?
— Да, вполне. Как я уже говорил, благодаря тому, что проводится много аукционов, появляется больше информации, и людям становится проще ориентироваться. У нас на портале Artinvestment.ru есть база с самой крупной в мире статистикой продаж по русскому искусству: все открыто и прозрачно. Если у вас есть картина Рериха и вы не знаете, сколько она стоит, можете зайти в эту базу, и уже через 10 минут благодаря данным аукционных продаж будете понимать ее стоимость — плюс-минус 10 процентов. У нас на аукционе, кстати, недавно была работа Рериха, которая ушла за 18 миллионов рублей — известная вещь, участвовавшая в 20 выставках. В целом, с учетом налогового реформирования рынок будет становиться все более прозрачным и открытым. И мне кажется, это хорошо. Потому что отсутствие внятных правил отпугивает людей. Как понять, сколько стоит работа? Как отличить фальшивку от подлинника? Как узнать провенанс? Как платить налоги? Ответы на эти вопросы помогут привлечь больше участников рынка, и от этого всем будет только лучше.
— Расскажите о каких-нибудь интересных торгах, недавно проходивших на вашей площадке.
— Когда за рубежом перестали проводить русские торги, мы первыми попробовали устроить их здесь, в России. В апреле у нас прошел уже четвертый аукцион, и с каждым разом результаты все более впечатляющие. Мы представляем не так много вещей, около 50 лотов XIX–XX веков, но это сливки сегодняшнего рынка, лучшие работы, достойные музейной экспозиции. Последние торги принесли около 300 миллионов рублей, и каждый раз мы устанавливаем новые локальные рекорды на отдельных художников: от Немухина до Поленова. Наше преимущество перед другими аукционами состоит в том, что мы несем ответственность за подлинность вещей.
— Каким образом?
— Мы практически не берем вещи без экспертизы. И обязательно проверяем, действительно ли экспертиза была сделана. Кроме того, у нас есть свой экспертный совет: это следующий этап проверки. В целом, мы тщательно подходим к отбору вещей и, если в чем-то не уверены, снимаем лот с торгов. На нас из-за этого обижаются, но мы готовы выставить на торги только те работы, в которых уверены на сто процентов. Нашему аукционному дому уже 10 лет, и у нас практически не было спорных ситуаций.
— Как относитесь к конкурентам?
— У нас есть несколько преимуществ. Во-первых, мы выделяемся форматом проведения торгов. Как я уже говорил, мы первые предложили онлайн-аукционы с неизвестной для покупателя резервной ценой. Иногда покупатели ругаются — им не понятно, до какого момента торговаться. В таком случае я говорю — торгуйтесь до той цены, которую вы считаете правильной и логичной. Кроме того, у нас есть собственная площадка в отличие от других аукционных домов, которые почти все работают на агрегаторе. Наконец, мы проводим торги каждую неделю. Это удобно для продавцов, потому что им не нужно ждать, пока сформируется аукцион. Ну и, конечно, мы скрупулезно оцениваем качество вещей. И хотя с каждым месяцем все сложнее собирать качественные аукционы, все равно стараемся предлагать нашим коллекционерам только классные вещи.
— Есть ли у вас своя, личная коллекция?
— Мои родители — коллекционеры, так что я вырос среди произведений искусства. Собираю шестидесятников и графику русского авангарда 1910-х — начала 1920-х годов. Во-первых, мне нравятся эти вещи, а, во-вторых, я верю, что это инвестиционно привлекательный сегмент и он будет расти хорошими темпами.
— Показываете эти работы на выставках?
— Пока ни разу не показывал: наверное, потому что коллекция еще не достигла того уровня, когда ее можно было бы представить в широком масштабе. Но такие мысли есть.
Ксения Воротынцева
Фото: предоставлено Artinvestment.ru, публикуется с разрешения правообладателя
2024 Все права защищены
