Уникальная выставка в Пушкинском: живые светотени далекого прошлого

<h2>Фотографии 1840-х годов в уникальном собрании из 150 работ изобретателя негатива и позитива, предтечи художественной съемки Уильяма Генри Фокса Тальбота представлены в ГМИИ им. А.С. Пушкина. Человек эпохи Возрождения, математик, химик, умница, одиночка и поэт – не удивительно, что на открытии выставки директор ГМИИ им. А.С. Пушкина Марина Лошак не могла скрыть радости от того, что шесть лет усиленной работы дали результат – эти снимки, которым уже больше 180 лет, как говорят специалисты, "уходят", но ради выставки в Москве они впервые покинули пределы Англии.</h2> Редкие снимки, ставшие хрестоматийными для истории фотографии, предоставили Национальный музей науки и медиа в Брэдфорде и Музей Виктории и Альберта в Лондоне. Кроме того, выставлены устройства для создания изображений — камера-обскура 1820-х годов и камера-люцида — из собрания Политехнического музея в Москве. Знакомство с ранними образцами британской светописи – это своего рода инициация. Увидеть мир глазами человека, который жил почти 200 лет назад – опыт совершенно удивительный. И в этом смысле выражение «искусство фотографии» тем более бьет в цель, что искусством оно в тот момент еще не являлось. Тальбот обладал пытливым умом и был по-детски любопытен. В своем огромном поместье – Аббатстве Лакок - он был волен экспериментировать сколько угодно. Он не ставил никакой особой цели, а просто открывал мир вокруг себя, радуясь, как ребенок, тому, что все это можно запечатлеть. И вот именно это чувство первооткрывателя и дарит нам выставка. Это было искусство естественного наблюдения за жизнью, лишенное стереотипов и штампов. Не обремененный спешкой, суетой и необходимостью, Тальбот снимал, как видел и что видел. И из осколков дошедшего до нас старинного мира, как из крошечных стеклышек калейдоскопа, складывается полуразмытый, как сама калотипия (так он назвал свой метод – от греческого слова calos – красота), образ. Гортензии маленькой девочки первой половины 19 века для нас имеют невероятную магическую силу, о которой вряд ли мог подозревать Тальбот. Но почему-то именно это отсутствие моделирования идеи притягивает в уходящих отпечатках реальности. Как и кажущаяся невероятной отдаленность запечатленных людей и объектов во времени – 180 лет. Поэтому снятый в 1843 году античный бюст Патрокла производит едва ли не большее впечатление, чем сам объект съемки. И вот тут искусство фотографии являет себя как сам факт – это магия фиксировать момент, и чем дальше он от нас, тем фантастичнее, а значит – искуснее – кажется снимок. Это такой импрессионизм наоборот – наше впечатление от того, что мы видим на нечетких снимках словно аккумулирует толщу десятилетий, спрессовывает время, наделяет изображение той пылью истории, которой на них не было изначально. И оттого кажется странным, что сами импрессионисты в искусстве появились гораздо позже. И это еще один «кусок гриба» по Кэроллу, которого то и дело вспоминаешь на этой выставке. Просто невозможно поверить, что все эти люди – стильный интеллигент в круглых очках или девушка в клетчатом платье – смотрят на нас сквозь такую невероятную толщу времени. И то, что они исчезают, и скоро возможно совсем исчезнут, конечно, делает момент встречи с ними еще более волшебным. Это выставка, как заметила, открывая ее Марина Лошак, одновременно и масштабная и камерная, потому что она не для всех. Чтобы насладиться ею, нужно замедлиться, даже стать немного аутистом. - Тальбот – это человек, знающий и умеющий многое, - говорит о нем Марина Лошак. - Не только математик, не только химик, но и поэт, художник, ботаник. Человек замкнутый, внутренний, способный разглядеть в реальности что-то особенное. Его жизнь как ученого была очень разнообразна. Он тратил много усилий, чтобы точно сыграть свою ноту в симфонии жизни. Его работа - это торжество некоммерческого движения. Поэтичность у Тальбота получалась как бы сама собой, без специального усилия, из самого желания запечатлеть мир вокруг. И как бы он не стремился подчеркнуть практичность своего изобретения, у него всего равно получалось передавать не столько реальность, сколько ее восприятие – словно через взгляд удивленного и погруженного в себя человека. Размытость и странноватость в фокусе Тальбота была вроде бы обусловлена техническими особенностями его работы. Просто бумага, покрытая серебром, не могла обеспечить четкости, свойственной дагеротипу – отпечатку на стекле. Удивительно, но в то же самое время о своем открытии заявил во Франции Луи Жак Манде Дагер, добившийся успеха в области коммерческой фотографии. И пусть имя Даггера занесено в список величайших ученых и высечено на пьедестале Эйфелевой башни, трогательные эксперименты Тальбота 1840-х годов остаются особым жанром, ценным эликсиром, который выветривается с каждым новым десятилетием, а оттого лишь становится ценнее. Бумага не давала такой четкости, как стекло, зато игра света и композиция были подвластны камере Тальбота. А его желание дать жизнь своему открытию породило множество экспериментов – он снимал кружево, фарфоровые сервизы, произведения искусства и даже проводил макросъемку растений. Он фотографировал кружево во всех мельчайших деталях, и сегодня трогательная штопка на нем выглядит художественной находкой, говорящей о скоротечности времени и абсолюте искусства, однако Тальбот считал, что тиражирование таких снимков позволит упростить работу торговцев при создании каталогов. - Тальбот будущее искал в настоящем, – говорит куратор выставки, заведующая отделом искусства фотографии ГМИИ им. А.С. Пушкина Ольга Аверьянова, которая свой каталог к выставке назвала «Меланхоличная инвентаризация реальности». - Мелахоличная атмосфера мечтательности была продиктована самим бытом Тальбота и образом жизни семьи в старинном поместье. При этом он пытается доказать, что это не художественная фотография, а очень нужная с практической точки зрения вещь. Для науки и даже торговли. В то же время он снимал как художник, удивляясь тому, как, например, свет играет на листьях. 19 век воспринимал фотографию как симбиоз магии и науки. Тальбот начал снимать во время своего свадебного путешествия на озеро Комо. Собственно, сначала он пытался рисовать, но остался категорически недоволен своими способностями. Однако, будучи глубоко поэтической натурой, он не мог не заметить, как солнце, проходя через призму, оставляет на поверхности листа уникальный отпечаток, который он обводил, но его не удовлетворяла и эта обводка. Поэтичность калотипии была предначертана и самими ее техническими особенностями, прежде всего недолговечностью первых таких снимков. Использовать их в практических целях было просто-напросто непрактично. «Наша любовь исчезает, как твои глаза, бакенбарды, борода…» – стиль исчезающей фотографии, недолговечной, как чувства, вошел в оборот и даже лег в основу сатирического образа в газетном памфлете. Зато Тальбот снимал прекрасные виды своего поместья - аббатства Лакок. И издает альбом, ставший впоследствии хрестоматийным. Он назвал его «Карандаш природы» - дело в том, что в фотографии он видел своего рода новую живопись, которая больше не нуждается в человеке, а передает светопись самой жизни. Любовь викторианской эпохи к гербариям, окаменелостям и развалинам нашла свое отражение в альбоме Тальбота. Тем удивительнее, что «Карандаш природы» открывает снимок стены колледжа в Оксфорде. Кажется, что для человека 19 века не было ничего важнее архитектуры. Каждый снимок сопровождался подробным комментарием автора, и их тоже можно прочесть на выставке, что немаловажно. «Глаз действительно может постичь все, что представлено в его поле зрения, но карандаш бессилен отобразить бесчисленные детали, созданные природой. – Говорится в одном из них. - Какой художник обладает навыками или терпением, достаточным для их копирования? Эта мысль поразила меня, когда я рассматривал красивую картину, созданную микроскопом. Я подумал о возможности отпечатать этот образ на бумаге, то есть позволить природе использовать свой неповторимый карандаш взамен несовершенного, утомительного и почти безнадежного процесса копирования такого сложного предмета». - Когда мы смотрим на эти снимки с высоты всего накопленного человечеством фотографического опыта, мы понимаем, что вся художественная фотография вышла отсюда. – Говорит Ольга Аверьянова, показывая фотографию с фигурами трех мужчин и лестницей у освещенной солнцем стены старого дома, увитого плющом. На этой калотипии плющ выглядит завораживающе, а лестница отбрасывает очень красивую тень, создающую интересную геометрию в кадре, обретающем треугольную композицию. - Все что заложено в истории искусства, используется Талботом при помощи новой технологии, преимущества которой он только нащупывает. Никто не задумывался об этом как о художественной фотографии. В 19 веке этого не было. По крайней мере, до 90-х годов 19 века. Это была радость первооткрывателя, от того, что все можно зафиксировать и положить в альбом. Ксения Фокина

Музеи и выставки

Кино-театр

Коллекционирование/Арт-рынок

Коллекционирование/Арт-рынок