В театре намерены перенести на сцену роман Льва Толстого «Война и мир».
- Римас Владимирович, на сборе труппы вы сказали, что путь театра сейчас особенно тяжел, он больше не творит чудеса, не покоряет вершины. Но это трудно отнести к театру имени Вахтангова.
- Мы иногда прикрываем очевидное, говорим, что все хорошо. Многие театры закрывают глаза, зная, что это не так, но не признавая это. Может быть, нужно в чем-то не признаваться, чтобы жить. Но приходит день, когда надо открыть глаза и сказать: нет, дорога слишком прямая, слишком простая. То, что нам удалось сделать, кажется слишком простым. А ведь это требует усилий - путь к человеку.
- Путь к человеку в зрительном зале? Или к тому, о котором вы рассказываете со сцены?
- К человеку, о котором мы рассказываем. Я чту публику, но не для нее ставлю, я делаю это для себя. А если ты честен перед собой и говоришь о том, что болит у тебя, откликнется и у других. Театру не надо заниматься глобализацией, политикой или социальным театром, это все ерунда. Есть театр – и все остальное.
- Но вы выбрали для постановки роман Толстого «Война и мир», в котором войны больше чем мира. Спектакль неизбежно будет восприниматься в контексте современной политической ситуации. Вокруг идут войны, люди гибнут каждый день. Самое ужасно, что к этому привыкаешь.
- Да, ситуация такая. Да, мы живем в войне, мир нам только снится. Но это не поиск актуальных вопросов. Это тихий стон человека. Стон Земли. Стонет земля от нас, она устала впитывать нашу подлость. Она хочет поле себе выращивать. И гордиться этим – что может родить вот это поле, красивое, с цветами. А вместо цветов на нем растет борщевик. Когда я еду на машине в Литву, все время вижу за окном заросли этого борщевика. Россия им заросла. Почему с ним ничего не делают? Вот так земля, когда мы не кормим ее добром, она выращивает весь этот яд.
- Есть теория, предполагающая, что земля – живая, она знает о действиях человека и реагирует на них как разумное существо. И адаптируется к новым условиям лучше, чем человечество.
- Конечно, земля еще очень молодая, не закончила формироваться. В Исландии видно, как кипит под ее поверхностью лава. Она еще не потухла.
- «Война и мир» - это четыре тома, которые мало кто прочитал полностью. Как вы поступите с текстом? Кто пишет инсценировку?
- Мы не пишем, а отбираем. Самая трудная и хорошая работа – собрать и разобрать тексты. Я никогда ничего не переписываю и не вставляю в «Войну и мир» ни Бродского, ни Цветаевой, ни Солженицына. Я не трактую, я просто читаю и вчитываюсь, и однажды все всплывает – эпоха, лица, картины.
- В прошлом сезоне было объявлено, что вы будете ставить другую философскую вещь – «Фауста» Гете. Вы отказались от этого замысла?
- За «Фауста» я на театр обиделся. Да, я сказал еще два года назад, что буду его делать. Но театр промолчал. Все подумали, что это философия, это долго и нудно. И я обиделся. Если я должен что-то доказывать, я не стану. Не буду объяснять, что «Фауст» - это комедия. Но я попробую это сделать в Китае, они мне сами это предложили.
- То есть у вас демократия в театре, большинство решает.
- Демократия, но ограниченная. Я лично сторонник монархии и сам хочу быть монархом. Но добрым.
- Вы часто говорите о свободе, и вот сейчас на сборе труппы я услышала: «Мы должны стать свободными». Сразу вспоминаются слова Чехова, который говорил, что по капле выдавливает из себя раба. А что вы вкладываете в это понятие – свободный человек?
- Вы знаете, несвободный человек – это человек безграмотный, не понимающий. Вот как в истории с «Фаустом». Все напряглись, потому что не понимают, как это может быть поставлено. Несвобода – это от незнания. Оно, как и пошлость, примыкает к сегодняшнему дню. И шепчет режиссерам и актерам: «Да перестань ты думать про красоту. Надо измазать все грязью. Чем больше грязи – тем больше театра».
- А «Войну и мир» в театре приняли?
- Да, уже распределяют роли.
Татьяна Филиппова
2024 Все права защищены
