Павел Каплевич — человек-оркестр. Поражают не только объем его знаний и широта интересов, но и количество проектов, которые он успевает задумать и реализовать. Только что в «Современнике» взлетела «Птица Феликс» (спектакль посвящен истории рода князей Юсуповых), а Павел Михайлович уже готовится к серии творческих вечеров, которые пройдут в Новом Манеже и в которых примут участие Алла Сигалова, Ильдар Гайнутдинов, Алла Демидова, Игорь Миркурбанов и многие другие. В интервью
IPQuorum Павел Михайлович рассказал о главных качествах продюсера, новых постановках и о том, как придумал и запатентовал технологию «пророщенных тканей», позволяющую существенно удешевить процесс создания театральных костюмов из парчи и бархата.
— «Птица Феликс» — первая постановка современной оперы Александра Маноцкова, в основе которой лежит текст Михаила Чевеги. Как шла работа над постановкой?
— «Птица Феликс» была задумана для театра Гонзаги в усадьбе «Архангельское». Такое мне поступило задание. Мы с Михаилом Чевегой вместе придумали сюжетную канву и поставили спектакль. Его увидел Александр Маноцков и сказал, что это отличный материал для оперы. У нас с Сашей уже есть две совместные оперы — «Чаадский» и «Звери в яме». «Чаадского» как раз собираемся в «Геликон-опере» восстанавливать.
Он сначала один номер написал, затем второй, третий, а потом его уже было не остановить. По времени это как раз совпало с карантином, так что результат не заставил себя долго ждать. Вместе мы обратились к Олегу Глушкову, чьи спектакли мне очень нравились. В данном случае я же не продюсер, а автор идеи, либретто. И хорошо, что «Современник» решился реализовать нашу задумку. И дело даже не в том, что худрук театра Виктор Рыжаков наш хороший приятель, а в том, что там есть люди, отлично владеющие вокалом. Например, Илья Лыков, который поет партию брата Феликса Юсупова — Николая, и Степан Азарян, который исполняет роль Феликса. Лыкова я сам 13 лет назад привел в «Современник». На сегодняшний день, мне кажется, это его лучшая работа.
— Мне показалось, что спектакль напоминает своеобразную музыкальную шкатулку и пространство «Современника» контрастирует с тем, что происходит на сцене.
— Мне всегда интересно, когда сталкиваются неожиданные вещи. Условно говоря, если бы мы этот спектакль играли, скажем, в Юсуповском театре на Мойке, получилось бы нечто совсем иное. Но мне нравится, как у нас раздвигаются горизонты. Например, поставить полет Сююмбике в маленьком пространстве было бы невозможно, для этого нужна большая сцена. Опять же, финал с запуском красной ткани, которая накрывает сцену, — очень современный. Как и птица феникс, превращающаяся в нечто на курьих ножках. Смотрите: за что боролись, на то и напоролись. Опять же повторюсь, не каждый театр рискнет взять мою идею, потому что ее довольно сложно упаковать в какой-то определенный формат.
— Кстати, а как Вы его для «Птицы Феликса» определяете?
— Опера. Я думал, что это драматическая опера, но Маноцков меня переубедил.
— Человеку, который не слишком хорошо знаком с историей дома Юсуповых, будет понятен Ваш спектакль?
— Думаю, да. К тому же в программке дано либретто. При этом мы не ставили цели сделать документальный спектакль. У нас, например, очень романтична подана смерть Николая, брата Феликса. В семье было предсказание, что до 26 лет доживет только один из представителей мужской линии. Зная любовь родителей к Феликсу, Николай как бы своей смертью дал дорогу брату. Мы это, конечно, выдумали, но мне кажется, что в этом есть какая-то сермяга. Главное — заинтересовать, дальше человек сам разберется. Фигура Юсупова — она очень неоднозначная. В нашей же истории он обычно подается исключительно как убийца Распутина. Остальное остается за кадром. В то время как род Юсуповых очень любопытен.
Николай Борисович Юсупов, например, во времена Екатерины Великой закупал шедевры для Эрмитажа. Конечно, и про себя не забывал. Его назвали «двадцать процентов»: именно столько он оставлял себе в качестве комиссионных. Юсуповская коллекция, где были и Веласкес, и Рембрандт, была собрана из того, что он получал от художников, дилеров, галеристов, которые продавали ему работы. Мало кто знает, что Юсуповы вложили огромные деньги в создание Пушкинского музея. Все скульптуры Греческого зала полностью изготовлены на их средства. Мы же обычно вспоминаем только Юрия Нечаева-Мальцова и Ивана Цветаева. «Птица Феликс» в названии — символ возрождения. В каждом поколении были интересные персонажи: воины, роковые красавицы, крупные меценаты. Вот именно эту историю рода мы и хотели показать. Мы взяли период от Ивана Грозного и принцессы Сююмбике, то есть охватили 300-350 лет, хотя история рода насчитывает 1000 лет и начинается с пророка Мухаммеда.
— Как Вы сами увлеклись историей семьи Юсуповых? С чего все началось?
— Мне кажется, она была со мной всегда. Люди просто приходят в мою жизнь и остаются. Так практически со всем, чем я занимаюсь. Точно так же как в Юсуповых, я погружен в Александра Грибоедова, Сергея Дягилева, Веру Мухину и Бориса Иофана, создавших монумент «Рабочий и колхозница». Любовь к Чайковскому и «Щелкунчику» вылилась в то, что с Аллой Сигаловой мы превратили балет в оперу. Вот уже четвертый год подряд мы с Ниной Чусовой и Андреем Бартеневым работаем над проектом «Щелкунчик в Зарядье». Только что отыграли на аншлагах девять спектаклей. Все это сфера моих интересов, которая так или иначе отражается на всем, что я делаю.
— Вы так говорите, как будто это не исторические личности, а близкие знакомые.
— В принципе, так оно и есть. Скажем, Екатерину II я вообще воспринимаю как близкую родственницу. Так и спектакль, который я про нее поставил в Екатеринбурге, принес мне «Золотую маску». Кстати, сейчас мы с Михаилом Чевегой по заказу издательства «Редкая книга из Санкт-Петербурга» делаем большой проект, посвященный Екатерине II и Петру I. Изначально меня попросили написать портрет Петра, чтобы на его основе сделать 20 экземпляров книги. Но, как говорится, Остапа понесло, и в результате я создал 500 изображений Петра и 500 Екатерин по мотивам денег, известных в народе как «катенька» и «петруша», соответственно сто и пятьсот рублей, которые в 1911 году разработал латышский гравер Рихард Зариньш. Часть портретов войдет в книгу, в каждой будет по 20 живых, от руки нарисованных картинок. А так как к иллюстрациям нужны подписи, то я обратился к Михаилу Чевеге. А он уже придумал истории о том, как Екатерина общается со своим предшественником через Медного всадника. Кстати, впоследствии и это может стать спектаклем. Я уже начал переговоры с куратором Сергеем Хачатуровым.
— Ваш герой — Феликс Юсупов — долгие годы прожил в эмиграции. У Вас не было мыслей уехать за границу?
— Вы же понимаете, что я так тесно связан со всем здешним, что для моей души это невозможно. Хотя в 90-е я пробовал.
— Давайте от духовного к материальному. В чем сложность театрального продюсирования в России? Можно ли сделать из театральной постановки успешный бизнес?
— В России, как и везде, сложность заключается в том, чтобы тебя заметили, поняли, услышали, чтобы появились люди, которые захотят разделить с тобой тяготы. Ведь профессия проблемная, тяжелая, часто неблагодарная. Да, иногда удается найти спонсора, сделав один телефонный звонок. Но идти к этому звонку приходится долгие годы. Люди следят за тобой, за тем, что ты делаешь, и либо хотят быть этому сопричастными, либо нет. Да, с годами стало легче.
В моем случае бизнесмен еще и частенько входит в противоречие с художником. Тут дело не в России или Западе, а в том, чтобы с самим собой договориться.
Что касается денег, то многие думают, что продюсеры зарабатывают огромные суммы. Это далеко не всегда так. Бывает минусовая работа. Я занимаюсь театральным продюсированием с 90-х годов, а по-настоящему заработать на том же «Щелкунчике в Зарядье» удалось только сейчас. Прежде все расходы, разрывы в сметах я закрывал тем, что получал в других местах. Например, несколько лет занимался строительством, называлась моя должность «дизайнер сложнокопируемых элементов декора». Так появился зал касаток в «Москвариуме» на ВДНХ и лифт-аквариум в торговом центре «Океания».
— Вы когда продюсируете, вмешиваетесь как художник в работу сценографа, в создание костюмов?
— В сам процесс я не вмешиваюсь, но выбор художника — вопрос принципиальный. Я сначала ищу художника, а уже потом под него подбираю режиссера. Например, Нина Чусова была не первым режиссером, которого я позвал работать над «Щелкунчиком». Мне было важно, как будут строиться взаимоотношения режиссера с Андреем Бартеневым. Моей же идеей было, чтобы Олег Глушков в «Птице Феликсе» занялся сценографией и костюмами. Мне было важно, чтобы Олег попробовал себя в этом качестве. Теперь у него есть такой опыт. В свое время я убедил Кирилла Серебренникова, что ему стоит самому делать декорации и костюмы.
— То есть для Вас важное качество продюсера — открывать новое в другом человеке?
— В какой-то степени. Выводить человека на новый творческий уровень. Или соединять людей, которые раньше никогда вместе не работали, чтобы получилось нечто неожиданное.
— В «Птице Феликс» Вы использовали придуманную Вами технологию «проращивания тканей», когда сквозь шелк, хлопок или любой другой материал проступает бархат, парча, шерстяное сукно?
— Нет, не использовал, хотя мог, чтобы дополнительно заработать, но я так не делаю.
— Но у Вас же есть патент на эту технологию.
— Ну а как иначе? Мы сделали открытие и сразу же его запатентовали, чтобы оно работало, чтобы наши права были защищены. Кроме того, наличие патента упрощало процесс получения государственных грантов. Сейчас я уже почти пять лет не произвожу новых материалов, пользуюсь тем, что осталось. А прежде это позволяло мне зарабатывать хорошие деньги. Например, когда мы делали «Бориса Годунова» в Большом театре, я выиграл тендер на создание костюмов. Можно было делать по классическим эскизам Федоровского, но нам удалось удешевить процесс в несколько раз. Всего в спектакле 960 костюмов, на каждый из которых идет по восемь метров ткани. Так что сумма была существенной.
— Как Вы относитесь к тому, что Вас копируют?
— Понимаете, театр — это пыльца на пальцах. Порой невозможно доказать, что именно ты придумал тот или иной метод, технологию. Мы не раз это с Бартеневым обсуждали. У меня столько всего воровали! Но я всегда радовался. Потому что, если идеи воруют, значит, ты придумал нечто стоящее. Приятно же, когда что-то действительно получилось. Мы живем не только для того, чтобы карманы набивать.
— Кто-нибудь пользуется Вашей технологией «проращивания тканей» сейчас?
— Насколько я знаю, нет. Это сложный, высокотехнологичный процесс, связанный с использованием довольно опасных машин. Я сам однажды чуть пальца не лишился.
— Вы никогда не думали использовать эту технологию для производства одежды? Можно было бы сделать это в коллаборации с кем-то из дизайнеров.
— Для этого в стране должна быть модная индустрия. У нас, к сожалению, ее нет. А чтобы выйти на западный рынок, нужно чтобы этим кто-то серьезно занимался. Но бизнес этот не бюджетоемкий, так сказать. Быструю прибыль не принесет, да и вряд ли можно заработать больше 100 млн долларов.
— Вы работали с Анатолием Александровичем Васильевым, Галиной Борисовной Волчек, Петром Наумовичем Фоменко, Романом Ефимовичем Козаком, Владимиром Владимировичем Мирзоевым — одним словом, с великими. Каким спектаклем особенно гордитесь и почему?
— Часто вспоминаю, как мы с Олегом Меньшиковым и Александром Феклистовым делали спектакль о Вацлаве Нижинском «N(Нижинский)». В интернете можно найти отрывки. Даже по ним видно, какое это было чудо. Конечно, свой первый продюсерский опыт, когда мы с Андреем Жолдаком работали над «Опытом освоения пьесы “Чайка” системой Станиславского». Работу с Анатолием Васильевым над спектаклями «Шестеро персонажей в поисках автора» и «Серсо». «Бориса Годунова», которого делал с Александром Сокуровым. Я его очень люблю и уважаю. С большой теплотой отношусь к «Щелкунчику в Зарядье». Всегда с нетерпением жду показов. Там занято больше ста человек: танцоры, певцы, цирковые исполнители, музыканты. Ну и сейчас мне очень нравится наш спектакль в «Современнике».
— «Одетому» Вами «Пигмалиону» в «Современнике» около 28 лет, «Трем товарищам» — 22 года. Возраст спектакля — показатель успешности?
— Во всяком случае, это показатель зрительской любви и неугасающего интереса. Если 28 лет люди покупают на спектакль не самые дешевые билеты, то в нем определенно что-то есть. «Пигмалиона» я по-прежнему курирую, хотя он сильно переменился. В скором времени буду делать ввод, потому что из всех создателей спектакля остался лишь только я. Гали, Галины Борисовны Волчек, нет уже больше двух лет.
— Вы как-то сказали, что для Вас театральный шедевр — это тема, которая волнует, ощущение правды, современность интонации… Какие спектакли сегодня подходят под это определение?
— Меня волнует все, что делает Митя Черняков. Только что съездил в Гамбург, посмотрел премьеру его «Электры». Серьезно и изобретательно, и при этом сущностно и глубоко. Очень люблю Яна Фабра. Дважды ездил смотреть его 24-часовую «Гору Олимп». 48 часов жизни, но это того стоит. Мне очень многое нравится из того, что делает Кирилл Серебренников. Люблю его «Маленькие трагедии» и «Кому на Руси жить хорошо».
Меня сразил Евгений Цыганов в «Дон Жуане» у Фоменко. Понравился еще спектакль Дмитрия Крымова «Все тут» в театре «Школа современной пьесы». Особенно работа сценографа Маши Трегубовой. Меня вообще волнует все, что делает она и ее муж Алексей Трегубов. Вот это то, что первое приходит в голову. Плюс всегда пристально слежу за теми, кто занят в моей «Коллекции», проекте, который пройдет в Новом Манеже с 26 февраля по 4 марта.
— Расскажите, что там будет?
— Будут все, кого я люблю. Алла Сигалова и Ильдар Гайнутдинов с «Магией целого», Алла Демидова, чей вечер мы назвали «Диалоги со зрителями», Игорь Миркурбанов и RS-BAND, Софья Эрнст в спектакле «Анна» по роману Льва Толстого.
— Какие планы после «Коллекции»?
— Готовлю большую выставку, посвященную Сергею Дягилеву и русскому балету в петербургском Манеже, где попробуем оживить Вацлава Нижинского. Надеюсь, при помощи техники захвата изображения удастся показать, как двигались Нижинский, Карсавина. Точно будет танцевать прима-балерина Большого театра Ольга Смирнова.
Затем мы с Аллой Сигаловой делаем в театре имени Моссовета пьесу «Клоп» Маяковского. Музыка Владимира Дашкевича, стихи Юлия Кима. Надеюсь, продолжим работу с Максимом Диенко над иммерсивным спектаклем о Дягилеве, который мы на время остановили.
Думаю, позже еще что-то добавится.
— Такое ощущение, что в сутках у Вас 72 часа.
— У меня еще остается уйма свободного времени. Успеваю и личные отношения выстраивать, и с сыном время провести. Путешествую много. Несмотря на пандемию, побывал в Италии, во Франции, в Германии, в Латвии. Впереди — Арабские Эмираты. Да и Россию изъездил вдоль и поперек.
Так что впереди много всего интересного.
Фото: предоставлено пресс-службой театра «Современник»
2024 Все права защищены
