В Москве в Гостином дворе прошла 10-я Международная ярмарка современного искусства Cosmoscow. В этом году по понятным причинам в Россию не приехали иностранные галереи. Наших набралось 72: в 2021-м, например, в смотре участвовало 82 галереи. Тогда же, несмотря на коронавирусные ограничения, ярмарку посетили 15 тысяч человек: в этом году зрителей было более 24 тысяч — для Cosmoscow это абсолютный рекорд. Несмотря на радость встреч, художники и галеристы обсуждали злободневные вопросы — кулуарно, а также в рамках программы Talks и арт-форума, организованного Агентством креативных индустрий города Москвы. Как определяется ценность произведения? Удастся ли сохранить европейский рынок и ждут ли нас на азиатском? Могут ли произведения арестовать на границе? Об этом и многом другом рассказали приглашенные эксперты.
Ценность рождается в споре
Несмотря на геополитические потрясения, искусство по-прежнему продается и покупается. Но как устанавливаются цены на произведения? В рамках дискуссии «Цена и ценность искусства» (программа Talks) спикеры обсудили один из инструментов, применяемых во всем мире — участие в музейной выставке. Как правило, это «легитимизирует» произведение, повышает его стоимость. Однако в ходе дискуссии коллекционер Сергей Лимонов высказал мнение, что в России подобный механизм работает недостаточно хорошо, по крайней мере, в области современного искусства:
— Художник может провести несколько музейных выставок, и на цену это не повлияет. Возможно, потому, что наши главные институции занимались современным искусством лишь факультативно. Соответственно, цена на работы определенного нонконформиста или концептуалиста не зависела от признания их музеями. Эта ситуация сохраняется до сих пор.
По мнению экспертов, цена определяется не только балансом спроса и предложения: на нее влияет и мнение профессиональной среды. Как пояснил Сергей Лимонов, искусствоведы, кураторы, музейщики, галеристы негласно «договариваются» о ценности того или иного художника:
— Возникает информационное поле — в разговорах, паблик-токах, переписке, статьях, диссертациях, кураторских текстах. Выстраивание иерархии происходит не только в кулуарных беседах, но и, например, с помощью публичных рейтингов художников.
При этом остается проблема экспертизы. Можно ли судить о произведениях объективно, не с позиции «дороже значит лучше»? Виктор Мизиано, основатель и главный редактор «Художественного журнала», отметил, что критики и кураторы в идеале должны сохранять независимость:
— Незаинтересованность суждений играет важную роль. Через личное общение с кураторами и критиками коллекционер получает необходимый стимул: они помогают ему ориентироваться в художественном продукте. Вот галерист — всегда фигура заинтересованная, поскольку его материальное благополучие зависит от художника. Однако нельзя сказать, что в работе кураторов и критиков экономика не играет никакой роли: выставки должны получить финансирование, тексты должны быть опубликованы. Мера нашей незаинтересованности в большой степени определяется репутацией.
«Подделываться под рынок не хочется»
В целом, рынок искусства — дело тонкое: здесь все строится human network, как отметила Екатерина Ираги, владелец галереи Iragui и участник дискуссии «Российские галереи на международном арт-рынке» в рамках арт-форума Агентства креативных индустрий. «Человеческий фактор» определяет и положение российских галерей на международном арт-рынке. С одной стороны, давно налаженные связи помогают даже сейчас не оказаться в изоляции. С другой, российских галерей на зарубежных ярмарках все-таки стало меньше: вместо нескольких десятков — единицы. Многие иностранные площадки не хотят рисковать и замораживают контакты.
— Я состою в совете ярмарки Viennacontemporary, и в этом году она приняла решение не брать русских участников, — рассказала Екатерина Ираги. — Владельцем Viennacontemporary был Дмитрий Аксенов, ярмарка поддерживалась русскими деньгами, и ей особенно трудно устоять в вихре политических событий. Главная сложность — взаимоотношения с восточноевропейскими галереями, поскольку Viennacontemporary — ярмарка, делающая фокус на восточноевропейском искусстве.
Анастасия Шавлохова, куратор и основатель галереи szena/сцена, поделилась собственным опытом:
— Мы несколько лет готовились к ярмарке Paris Internationale, хотели в ней участвовать. Этим летом я общалась с директором, и в итоге мне написали очень по-французски — вежливо и приятно — что им нравится наш стенд и что на следующий год он тоже не потеряет актуальности. Это был вежливый отказ. И я могу их понять: если бы Paris Internationale взяла нас, появились бы вопросы — почему выбор пал именно на российскую галерею. Мне кажется, у ярмарки возникли бы проблемы, ей пришлось бы держать оборону.
В целом, наши галеристы пока не ставят крест на европейском рынке, однако все чаще смотрят на Восток. По словам арт-директора Myth Gallery Ольги Профатило, российским галереям давно надо было обратить внимание на азиатский рынок, и нынешние события лишь подтолкнули в этом направлении: «Frieze (лондонская ярмарка искусства, одна из крупнейших в мире. — Культуромания) пришла в Сеул, и это говорит о том, что рынок и коллекционирование разворачиваются в ту сторону. Это логичное и естественное движение». При этом освоение нового рынка не обещает быть легким, поэтому нужно искать восточных партнеров:
— Азиатский рынок очень дорогой, а наш пока слишком слабый, — рассказала Екатерина Ираги. — Мы сотрудничали с китайской галереей и столкнулись с тем, что более зрелый художник из России стоил дешевле, чем их самая молодая художница. Наш рынок возник недавно, и, хотя по отношению к самому себе он значительно вырос, его нельзя сравнивать с большими рынками. Надо выходить на азиатский рынок, когда наш подрастет.
При этом участие в международных выставках влетает в копеечку — в раскрутку нужно вложить несколько миллионов рублей. Как рассказала Анастасия Шавлохова, ее галерею приглашали на ярмарку в Сингапур, однако стенд стоил 6 тысяч долларов, а вместе с проездом и проживанием затраты получались и того больше: 15 тысяч долларов: «Отдачу на ярмарке можно ждать только на третий год. Первые два года ты показываешь самого себя, поэтому нужен максимально эффектный стенд — а это стоит еще больше денег».
И главное — не факт, что продажи пойдут бойко, ведь российское искусство принадлежит иному культурному контексту. В Европе хорошо знают русскую музыку и литературу, но смогут ли в Азии понять наше искусство — особенно современное?
— Русское искусство легко показывать в Европе и очень непросто — в Азии, — пояснила Екатерина Ираги. — Можно попробовать пробиться, но нужно понимать, что представляет из себя современная культура Азии. Российских граждан также привлекает Дубай, а вот у них к нам только меркантильный интерес. В Дубае успешны французские галереи, потому что арабский мир — часть современной французской культуры. А про нас арабы мало что знают, в гости к нам не ездят и каникулы у нас не проводят. Рассказывать им о московском концептуализме — из области фантастики. Конечно, там есть рынок недвижимости, и российская галерея может предложить что-нибудь декоративное, но все зависит от ее задач. Мне это неинтересно: хочется защищать настоящее русское искусство, которое рассказывает о сегодняшней стране, о нашем прошлом и будущем. Я русская, и мне приятно показывать русское искусство: подделываться под рынок не хочется.
Найти правила в меняющемся мире
Еще одна проблема — как перевозить произведения искусства, когда границы закрыты, рейсы отменены, а сами вещи могут арестовать под разговоры о санкциях. Сколько сил и нервов было потрачено, чтобы вернуть из-за рубежа экспонаты выставки «Коллекция Морозовых. Шедевры современного искусства» в Фонде Louis Vuitton этой весной... И сколько волнений вызывала задержка грузовиков с шедеврами на финской границе — к счастью, инцидент благополучно разрешился. По идее, музейные экспонаты не должны подпадать под санкции, поскольку не являются предметами роскоши — объяснила Диана Моцонашвили, управляющий партнер FineArtWay, компании, занимающейся перевозкой произведений искусства. Эту тему обсуждали на дискуссии «Транспортировка искусства в актуальном политическом и экономическом контексте» в рамках арт-форума Агентства креативных индустрий.
— Если говорить о ситуации на финской границе — ничего ужасного не произошло, — отметила Диана Моцонашвили. — Это классическая история: на каждом таможенном посту есть директор, который принимает решения в отношении груза, проходящего границу. Машина просто была задержана до выяснения обстоятельств. Можно вспомнить ситуацию 11-летней давности с Мариной Абрамович — известной сербской художницей, не имеющей никакого отношения к Роману Абрамовичу. Российская таможня задержала искусство Марины Абрамович, поскольку они не знали, куда падает ударение в ее фамилии. Это была работа «Балканское барокко», участвовавшая в Венецианской биеннале в 1997 году: перформанс, в котором художница чистила коровьи кости. Они хранились много лет и потом приехали на выставку в «Гараж». Таможня попросила доказать, что это коровьи кости, а не кости мамонта. Я неделю провела на таможенном посту — с каталогами, рассказами про Марину Абрамович, балканский военный конфликт и Венецианскую биеннале. А потом начальник поста таможни подошел ко мне и сказал: «Я понимаю, что это не кости мамонта, но скажите — зачем Абрамович ввозит кости своей сестры?»
В целом, как пояснила Диана Моцонашвили, арт-рынок существует по своим законам: политическая ситуация не воспроизводится здесь под копирку, и конфликты пока разрешаются миром — без арестов произведений: «У нас были ситуации, когда коллеги из логистических компаний писали, что любят нас и ценят, но пока замораживают контакты. Но это не относилось к музейным коллекциям: только к покупкам-продажам частных лиц. Когда мы получали отказ от одних партнеров, то искали других в той же стране, чтобы доставить произведения. Пока не было ни одного случая, чтобы нам не удалось решить вопрос».
Тем не менее, транспортные и страховые компании вынуждены учитывать риски — в том числе и возможных конфискаций. И поэтому ищут новые способы перевозки искусства. Андрей Куча, руководитель направления страхования культурных ценностей «АльфаСтрахование», рассказал:
— Транспортные компании прорабатывают маршруты с учетом нескольких факторов. Во-первых, нужно транспортное средство, которое не будет арестовано или задержано. Во-вторых, оно должно быть надежным, пройти техосмотр. Наконец, для нас закрыты некоторые аэропорты, поэтому передвигаться по планете приходится в обход государств, где вещи могут подвергнуться политическим рискам.
В общем, старые правила отменились, а новые еще предстоит выработать. Причем, делать это придется в нестабильной, постоянно меняющейся обстановке.
— До февраля 2022 года мы жили в мире, где есть правила вывоза и ввоза: четкие маршруты, пути, логистические цепочки, партнерские взаимоотношения, — рассказала Диана Моцонашвили. — Все это работало, хотя и не как часы: мы каждый раз заново придумывали механизмы экспорта и импорта. Но сегодня мы оказались в ситуации, когда у нас в принципе нет здоровых механизмов. Это похоже на начало 90-х, когда было непонятно, что делать, но с этим надо было справляться.
Ксения ВОРОТЫНЦЕВА.
Фотографии: Кирилл Зыков и Пелагия Тихонова / АГН Москва.
2024 Все права защищены
