Известный общественный деятель представит курс видеолекций по русской истории
Восемнадцатый век – блестящий век великолепия. Век, когда Средневековье окончательно уступает место Новому Времени – но сохраняет еще свои внешние атрибуты роскоши. Век, когда утверждается вера в торжество Разума, вознесенная Просвещением – и в ответ рождается провозглашение символа новой веры – в торжество Чувства, провозглашенной европейскими романтиками. Век, когда секулярность и представление о суверенитете народа сменяют церковность и представления о суверенитете абсолютной монархии. Век роскоши и пышности – покрывающей жестокость и бесчеловечность. Век, когда доминанты внешней просвещенности становятся непременным условием принадлежности к высшим классам, поразительно расходясь с неграмотностью и суевериями низшего сословия.
Век был начат победой верховной государственной власти над политической автономностью аристократии – и закончился падением абсолютизма как неоспоримой идеи.
Россия практически полностью вписывалась в этот образ. Она начинает с утверждения абсолютности государственной власти над боярско-аристократической олигархией – и заканчивает если и не падением монархии – то ширящейся уверенностью в необходимости конституционного правления. Если в самой могущественной и блестящей стране Европы, Франции, век закончится свержением и казнью короля, в России с 1725 по 1801 год пройдет порядка восьми государственных переворотов и будут без суда казнены три царствующие императора. Этот век России будет отмечен блестящими правлениями трех великих правителей – и мимолетным мельканием шести малозаметных либо неудачливых. Во Франции будут Вольтер и Дидро, в России будет Ломоносов. Ее театр, живопись, литература – начав с позднего старта стремительно будут нагонять европейские образцы, чтобы еще через век стать образцами для мирового подражания.
Россию восемнадцатого века не стоит представлять отсталой дикой страной: она на общем фоне мало чем отличалась от блистательных европейских. Для России Восемнадцатый век станет веком вершины и блеска монархического правления – веком великих побед и стремительного расширения территории, разгрома всех прежних исторических врагов – и наращиванием мирового влияния. И веком, когда зародится все, что через сто лет приведет монархию к падению.
В цикле коротких исторических этюдов Владимир Мединский постарался показать и определенную легкость того времени – сочетавшуюся с жестокостью правления и казней, и его судьбоносность, а в чем-то – предопределенность исторической судьбы. В том, что представлено на сайте лектория «Достоевский» он дал своего рода наброски, легкие штрихи к портретов царствующих особ странного времени – от завораживающего просветительски тиранического времени Петра, - до вполне европеизированной, но предельно русской по характеру Елизаветы. Мединский рисует ьакже три разделивших их правления: правления Екатерины Первой, «служанки на троне», Петра Второго – беспутного тинэйджера, напоминающего представителей «золотой молодежи» современной России (только от природы – незлого), во многом собственным беспутством сведенным в могилу в пятнадцать лет, выбранной на роль коронованного портрета самой себя, но сумевшей сменить свою роль сводной племянницы Петра Первого Анны Иоанновны, вернувшей себе самодержавные права, тут же на деле оказавшиеся в руках ее же окружения. И никогда не правившего младенца Иоанна Шестого, за год царствования которого сменилось два регента: Бирон и мать Иоанна Анна Леопольдовна.
Хотя скорее, как можно увидеть из этюдов Мединского, это были не их правления – это были правления их фаворитов: сначала Александра Меньшикова, потом – Долгоруких, затем – раздела влияния между Остерманом и Бироном, когда Остерман в целом неплохо управлял страной, а Бирон – императрицей и двором.
В этом отношении собственно правящей императрицей после Петра станет жена Екатерина, смысл добродушного правления которой свелся к обеспечению свободы рук Меньшикова – а затем дочь Елизавета, возведенная на трон через пятнадцать лет после его смерти его же гвардейцами.
В свободном спокойном рассказе Мединского легко увидеть, что Россия в 18 веке действительно была по форме правления империей: потому что в настоящей империи реально правят императоры только тогда, когда есть те, кто может стать Великим императором. А если таких людей нет: гвардия, как своего рода концентрат гражданского общества той эпохи, принимает решение и о том, кому лучше занять трон, и о том, кого из высших сановников она готова поддержать в реальном осуществлении власти.
Мединский изначально говорит, что не ставит своей задачей в рамках этюдного наброска пересказать все то, что можно прочитать у Соловьева, Ключевского, Милюкова и Чичерина – плюс в советской академической истории, плюс в сочинениях перестроечных и постперестроечных публицистов, называющих себя историками: все это можно прочитать самостоятельно в библиотеках и в Сети.
Он ставил своей задачей отчеркнуть именно человеческие черты монархов: среди прочего в том, как они, оказывались некими не демиургами, а скорее стрелочниками истории.
Что сделало императрицей Екатерину Первую – сначала спокойный нрав и способность успокаивать самого Петра, а потом – воля Меньшикова. Что сделало императором Петра Второго – беззаботность и воля того же Меньшикова, продиктовавшего Екатерине пункты завещания, делавшие его регентом и позволявшие Петру полноценно стать императором только после женитьбы на дочери Меньшикова. Что содержательного успел сделать восшедший на трон тинэйджер – подписать подготовленные противниками Меньшикова Указы об опале своего покровителя. А потом – много охотился, много пил, много развлекался, пока не заразился от своих новых покровителей Долгоруких смертельной оспой.
Что дало возможность стать императрицей Анне? Лишь то, что правившие при Петре Долгорукие, не успев женить ребенка на представительнице своего рода, сочли ее наиболее безвольной и бессильной из всех на тот момент имевшихся претенденток – и обманулись. Не столько в ней, сколько в том, что попытались, договорившись между собой, обойтись без минимального согласия хотя бы в высшей элите, дворянстве и гвардии.
Мединский легкими ироничными фразами показывает, что если Долгорукие путем призвания ограниченной в правах Анны хотели увековечить свою власть, оградив ее и от императорской воли, и от контроля гвардии, - то именно гвардия и избавила новую Императрицу от декларированных ограничений.
По счастью, она не столько правила, сколько пила как Екатерина Первая и стреляла по любой попавшей на глаза живности, упиваясь убийствами и охотой, как и Петр Второй. Пообещав стать для России такой, каким был Иван Грозный, она обещания не выполнила – и даже миловала многих из тех, кого в рамках дворцовой борьбы приговаривали на жуткие казни ее сановники. Она казнила и репрессировала много меньше Петра Великого – но много более бессмысленно и наглядно.
Поскольку в управление страной особо не вмешивалась, то не особенно мешала и тем сановникам, которые действительно хотели делать что-то для страны полезное, таким, как Остерман и Волынский: возрождать загубленный при Петре Втором флот, строить театры, налаживать экономику.
Что не помешало ей того же Волынского казнить, - хотя никто так и не понял, за что. Любя Бирона – задумала оставить ему всю Россию, сделав Регентом. Бирон не удержался и месяца: вопреки утвердившемуся шаблону править и лютовать не хотел, в государственных делах не разбирался, но, будучи неисправимым хамом – поссорился со всеми: с дворянством, с аристократией, с сановниками – и, главное, и с матерью малолетнего императора, и с гвардией одновременно.
Мединский с грустной иронией показывает, что монархия в России была далеко не такой самодержавной и самовластной, какой считалась и сами цари порой очень мало что решали в судьбе страны. Сановники правили, кому быть на троне – решала любовь гвардии.
Гвардия Петра – сама была дочерью Петра – и потерпеть на троне могла только Дочь Петра. В Гвардии был дух и суть петровского вектора.
Мединский не говорит, но с легкой иронией показывает в своих этюдах -- драматическое пятнадцатилетие, о котором идет речь было своего рода временем борьбы между Петровичами и Романовыми: решалось, что определяет легитимность в России: дух создателя Империи – или кровь московских царей. И Мединский теми же штрихами показывает, как мало представляли себе те же «Романовы по крови» - чем и как живет народ. И что нужно для страны и государства. Скажем, если при Анне Романовой и начали возрождать флот, то не потому, что сделала это она: а потому, что она не вмешивалась в то, что делал Андрей Остерман. Во многом «Петрович по духу» - он окажется не нужен и уйдет, когда будет возрождено правление прямых потомков Петра и на трон взойдет Елизавета Петровна.
Жизнь народа много больше представляла себе ближе связанная с ним Гвардия, выступавшая неким мостом между народом и императорами. Забегая много вперед – можно вспомнить, что последний Романов - Николай Второй, - предельно недолюбливал Петра. И свергнут в итоге был в результате восстания гвардии, перешедшей на сторону рабочих. Но это будет еще через двести лет…
Хотя многое, совершенное в России в 20-м веке – истоки берет в блистательном восемнадцатом, о котором рассказывает Мединский. Рассказывает спокойно, увлекательно, иронично. Рассказывает как очевидец и современник в светском салоне, подчас подчеркивая: «По слухам, было так. Почему я говорю по слухам: потому что как было на самом деле – никто так и не знает».
И еще что интересно: на судьбах людей, о которых рассказывает, он показывает: в России нужно жить долго, - тогда ты увидишь, чем же закончилось то, что начиналось во времена твоей молодости.
И показывает: цари бывали хорошие и плохие. Кто-то был умен, кто глуп и пьян. Они могли своей преданностью России ускорить ход истории или своей глупостью затормозить. Но ход истории и дух России всегда в итоге выпрямляли зигзаги, созданные беспутностью правителей.
И наследники Духа Империи – всегда побеждали носителей кровных романовского наследия.
Канал Лекторий Dостоевский https://www.youtube.com/channel/UCtsCAuG4sK9had2F-nnUfyA
Сергей Черняховский – доктор политических наук, профессор
2024 Все права защищены
