О фотопроектах Данилы Ткаченко я узнала из его интервью. Первой реакцией было негодование. Как вообще стало возможным, что один человек сжигает старинные дома, а второй берет у него интервью и восхищается его деятельностью?
Степень цинизма, которую Данила Ткаченко демонстрирует в этом интервью (если верить тому, что написано), ужасает. Человек за других решил: то, что он сжег, никому не нужно, не ценно для других поколений. И прямо говорит, что оценивает свое поведение как поведение бандита. Акт вандализма здесь значительно превосходит художественный замысел, был таковой или не был. Невозможно смотреть картинку и при этом не оценивать того, что за ней — а Ткаченко объявил произошедшее поджогом. Если бы он сказал, что деревня умирает, но ему хотелось привлечь к этому внимание, поэтому он выкупил, скажем, два дома, где никто не живет, и сжег их ради проекта, был бы совершенно иной смысл, однако это не вызывало бы такой реакции.
Родина — она у всех разная. Для Данилы Ткаченко это поле для экспериментов. Он явно рассчитывал на возмущение аудитории, на ажиотаж и хайп, который возник в социальных сетях. Это циничный и продуманный сценарий. Люди пытаются искать в нем глубокий духовный смысл, но если исходить из того, что было сказано самим автором, никакой духовной составляющей здесь вообще нет.
Я не удивлена, что в соцсетях многие спокойно и даже положительно отнеслись к «Родине» и «Монументам». Мы не первый год работаем в сфере сохранения наследия и знаем, что, по большому счету, на эту деятельность нет запроса ни от общества, ни от государства. Реакция на проекты Ткаченко показывает, что мы проходим точку невозврата. Аудитория его поддерживает, они говорят практически его же словами: наследие никому не нужно, следует устроить «ритуальный костер», а потом забыть и идти дальше. Люди либо не связывают свою судьбу с историей нашей страны, либо считают, что это их не касается. Культурное наследие беззащитно и очень уязвимо, оно практически на уровне перехода из материального в нематериальное.
Наследие — то, что рассказывает о тебе как о человеке. Это возможность культурной самоидентификации: кто ты, откуда пришел, на каком языке говоришь, какие книги читаешь. Можно представить себе ситуацию, когда вдруг вокруг оказывается абсолютно выжженная территория, застроенная бетонными многоэтажками, и материального наследия не остаётся. Что тогда? Какую информацию ты будешь впитывать и продуцировать?
Я считаю, что этому варварству должна быть дана публичная оценка. Она очень важна, потому что таких разорителей заброшенных деревень много — их, наверное, сотни. Но, как правило, если совершается акт вандализма, это делается втихаря, и никто не дает интервью, не хвалится и не пытается таким образом поднять свой престиж, чтобы подороже продать работу. Здесь всё наоборот: человек понимает, что совершил преступление, которое прописано в Уголовном Кодексе РФ, и делает на этом мощный пиар.
Если ты действуешь в рамках законодательства, то можешь создавать искусство современное, несовременное, концептуальное — какое угодно. Но у любой деятельности должны быть границы, в том числе юридические и этические, даже если ты великий концептуальный художник.
Важно, чтобы такой прецедент получил оценку профессионального сообщества. Я не говорю о прокурорской или судебной оценке — важно понимать, что другой художник-акционист не скажет, что это нормально и допустимо, чтобы этого более не повторилось. Было бы действенно, если бы галереи, в том числе, европейские, отказались экспонировать эту выставку за нарушение законодательства о частой собственности и пресечении этических границ. Иного наказания и не нужно — мне кажется, Ткаченко уже испортил себе нормальную человеческую репутацию. Он наказан по факту того, что сотворил.
Анор Тукаева – руководитель благотворительного фонда «Крохино».
2024 Все права защищены
