Что чувствует человек, вернувшийся в профессию спустя четверть века, пыталась выяснить журналист «Культуромании».
– Сергей, из двадцати фильмов 29-го «Кинотавра» двенадцать так или иначе затрагивают тему «отцов и детей». И «Ван Гоги» – один из них…
Знаете, за других я бы говорить не хотел: это личное дело каждого. Могу лишь предположить, что причина вот в чем: наши взрослые проблемы «вырастают» из детства. И отношения с родителями дают проекцию на всю дальнейшую жизнь: на то, как мы общаемся с женами, с мужьями, с собственными детьми. Не буквально, конечно, но отпечатки всегда можно найти. Поэтому интерес к теме «отцов и детей» всегда был и всегда будет.
Хотя, если честно, я не думаю, что «Ван Гоги» – это фильм о взаимоотношениях отца с сыном. Он, скорее, о человеке, который пытается найти в себе силы жить.
– У Вашего героя в голове игла – это ее он винит во всех своих бедах? Кстати, как воспринимать эту иголку: буквально или все-таки как метафору?
У Марка, которого играет Алексей Серебряков, в голове действительно что-то сидит. Дело не в метафорах: ему нужно понять, кто и почему пытался его убить, и как жить, если любая секунда может оказаться последней. Такие мысли влияют на многое – и многое в человеке формируют.
– А опереться Марку, по сути, не на что…
Он хватается за всех и за всё – но ничего не выходит. И его история с отцом – это история «любви-ненависти», в которой ненависти куда больше, чем любви. Правда, в итоге в Марке что-то меняется, и любовь к отцу побеждает. А, значит, надежда, что он найдет способ как-то существовать в этом мире, все-таки есть.
– Кстати, а как Алексей Серебряков оказался в Вашем фильме?
А сценарий изначально писался под него. Причем, когда я «Ван Гогов» писал, то не очень-то верил, что дело дойдет до съемок. Но я показал пару сцен Леше – и он здорово меня поддержал, даже можно сказать, заставил работу закончить. Правда, на тот момент в сценарии отца не было – была мать. И запускались мы в том же варианте. Но за десять дней до начала съемок актриса отказалась от роли (не захотела выглядеть слишком старой). И пришлось ее заменять. Так на площадке появился Даниэль Ольбрыхский – и я за несколько дней перекроил текст под него: превратил мать в отца. Что, скорее всего, и к лучшему.
– Сергей, Ваш Марк – художник, его отец – дирижер. И это не единственный случай, когда главными героями Ваших фильмов становились люди творческих наклонностей и профессий («Кикс», «Асса» и так далее). Совпадение?
На самом деле, художники, режиссеры, писатели – это люди, как правило, эгоцентричные, очень замкнутые на себе. И в чем-то даже эмоционально ущербные. Я могу об этом говорить вполне квалифицированно, так как именно с такими всю жизнь и общаюсь. Да я и сам такой же…
– Но как раз с такими и интересно…
Мне – да! Но не думайте, что я сидел и размышлял, «а не сделать ли мне Марка художником»? Это как-то интуитивно получилось. К тому же, большинство моих друзей и знакомых – или художники, или писатели, или режиссеры, или актеры. Я других и не знаю. Что ж мне теперь, про сталеваров снимать?...
– Мне показалось, или «Ван Гоги» как бы вне времени? Ведь если говорить, к примеру, о фильме «Асса», то это был, безусловно, слепок с той эпохи. А тут даже не сразу сообразишь, какое десятилетие на дворе…
Я думаю, «Ван Гоги» не только вне времени, но и вне пространства. То есть понятно, где и когда действие происходит, но, по сути, это не так уж и важно. Фильм-то совершенно не имеет отношения к сиюминутным проблемам: к политическим или социальным. Всё, что вы видите, могло быть где угодно и когда угодно. Проблемы героев не от того, что их «среда заела». Я, кстати, очень не хотел, чтобы они могли обвинять в своих проблемах среду – пусть в себе разбираются.
– Но Ваши первые режиссерские фильмы эксцентричны и провокационны (причем, в хорошем смысле слова). Как мне кажется, иголка в голове героя «Ван Гогов» – это тоже «шажок за грань», отголосок былой эксцентрики. Насколько подобное хулиганство важно для Вас сейчас?
Сегодня эксцентричность и провокационность для меня совершенно необязательны. Отношения между людьми стали важнее внешних эффектов или неожиданных резких ходов. Чехов отлично обходился без эпатажа.
– Сергей, давайте теперь немного поговорим и о Вас. Если взять все фильмы, которые Вы сделали как сценарист, как режиссер и как продюсер, то фильмография получится на редкость пестрой. В ней и «Асса», и «Кикс», и «Гитлер капут!», и «Любовь в большом городе», и «Страна глухих»… Проекты не просто разные – я бы даже сказала, взаимоисключающие. Как так получилось?
Да даже не знаю… Наверное, толком ничего не умею, поэтому пытаюсь там-сям пристроиться (смеется).
– А что Вам, все-таки, ближе?
В разные моменты было по-разному. Начинал я как сценарист, потом стал режиссером. И как режиссер снял свой последний фильм 25 лет назад. Кстати, тогда я был уверен, что закрываю эту страницу навсегда. Много лет занимался продюсированием, постоянно убеждал себя, что это и есть мое любимое дело – и временами оно мне действительно нравилось…
– И не было желания вернуться в режиссуру? Внутренний бесенок не соблазнял?
Появлялись такие мысли, да; но я давил их очень успешно. Всегда находил кучу правильных объяснений, убеждал себя, что мне это не нужно. Но в конце концов понял, что притворяюсь. И что я не натуральный продюсер: я хочу фильмы снимать.
– То есть с продюсированием – всё?
Да. Торжественно клянусь!
– Сергей, я видела несколько Ваших интервью – кстати, отличных…
Наверное, я просто стараюсь не говорить о том, чего я не понимаю (смеется)…
– В общем, мне хотелось бы Вас к ним вернуть. Например, когда в 90-х Вы уезжали из России, Вы сказали в одном из интервью, что кино здесь закончилось…
Это был 1999-ый – сразу после дефолта. И тогда действительно так казалось. Потому что ни кинотеатров, ни фильмов не было. Я, честно говоря, вообще был уверен, что всё рухнуло, что всё очень плохо и что лучше уже не будет. Вот и поехал ловить счастье туда, где оно всегда было – то есть в Голливуд. Правда, не очень-то поймал. Сделал несколько фильмов на английском языке, но обладателем Оскара, как Вы догадываетесь, не стал.
– Там чужаков не любят, на самом деле…
Да дело даже не в том, любят там или не любят. Это я сам чего-то не смог, чего-то не понял. Чужая жизнь, чужое всё... А через несколько лет вдруг услышал, что в России кинотеатры построены – и люди в них стали ходить. При этом современных русских фильмов – коммерческих – практически нет.
– И вы решили заполнить этот пробел?
Да, ведь я же уже прожил какое-то время в Америке: набрался американского предпринимательского духа (смеется). Поэтому понял, что надо возвращаться в родной Клондайк. И вместе с моим товарищем, с которым мы познакомились и подружились в Лос-Анджелесе, с Марюсом Вайсбергом, сделал комедию «Гитлер капут!». Я был продюсером, он режиссером. Фильм, как вы помните, оказался довольно громким…
– А как быть с фразой, что «работа в Голливуде повернула Вас в сторону зрительского кино»? Ведь «Ван Гоги» – кино, в общем, другое…
Я развернулся назад (смеется). Понимаете, с точки зрения продюсера, кино и должно быть таким – зрительским, коммерчески успешным. Как продюсер, я такие фильмы и делал. И для меня это было чем-то вроде азартной игры, в которой я (без ложной скромности) преуспел. Но мне надоело. А как режиссеру мне интересно совершенно другое.
– А бывает так, что Ваш внутренний продюсер спорит с Вашим внутренним режиссером? Или наоборот?
Да я стараюсь продюсера в себе отключать… Хотя, конечно, какие-то навыки дают знать о себе… Например, как выяснилось, я очень дисциплинированный режиссер: у меня ни разу не было переработок. Я не могу сказать: «ах, я не успел, дайте мне еще смен пять или десять». Я привык, что все должно делаться день в день – чувство ответственности, понимаете ли…
– А о сегодняшней ситуации в нашем кино что Вы думаете? Разговоры о том, что наша киноиндустрия на подъеме, не смолкают уже третий год…
Если честно, я не очень в это вникаю. Последние полтора года я был озабочен своим собственным фильмом, поэтому до меня долетают только какие-то отголоски. Но, насколько я знаю, сейчас появились фильмы, очень успешные с коммерческой точки зрения: имея маленький бюджет, они становятся безумно прибыльными. Тот же «Я худею», например…
– Тогда такой вопрос. Вы как-то сказали, что государственное финансирование не всегда идет фильму на пользу…
Наверное, я когда-то очень давно это говорил… Во всяком случае, сейчас я не думаю, что государственные субсидии – это зло. Во Франции, например, это добро. Да и во многих других странах, наверное, тоже. А в тех случаях, когда субсидии получают достойные фильмы, это добро и у нас. Когда же финансируются проекты слабые априори (по идеологическим или по каким-то иным причинам) – то это, конечно, вред. Потому что, поддерживая что-то плохое, ты тем самым задавливаешь что-то хорошее. Лучше деньги эти пенсионерам отдать…
Вера Алёнушкина
2024 Все права защищены
