Чтобы сделать новую, более современную версию старинного балета, хореограф Алексей Ратманский вернулся на два века назад
«Жизель» Алексея Ратманского неизбежно будут сравнивать со спектаклем Акрам Хана, который минувшим летом показывали в рамках Московского международного Чеховского фестиваля. Этот спектакль три года назад взорвал Лондон, а в этом году поразил Москву, потому что такой «Жизели» никто не мог себе представить.
Акрам Хан, один из главных хореографов современной британской сцены, выходец из семьи эмигрантов-бангладешцев, сохранил сюжет классического балета, но перенес его в сегодняшнюю Европу. В немецкой легенде, пересказанной Генрихом Гейне и ставшей основой либретто французского балета, Жизель – простая крестьянская девушка, которая становится возлюбленной графа и погибает, не в силах перенести его обман.
В спектакле Акрам Хана, получившем несколько международных наград и одну из самых высоких британских – премию Лоуренса Оливье, Жизель -- мигрантка, швея, потерявшая работу в связи с закрытием фабрики, а ее возлюбленный – представитель того мира, от которого фабрика отделена тяжелой серой стеной.
Потусторонний мир второго действия у британского хореографа населяют не виллисы, призраки умерших до свадьбы девушек, а тени замученных фабричных работниц, жаждущих отмщения за свою гибель. Жизель и здесь спасает своего возлюбленного, но все-таки эта история не только о всепрощающей любви, но и о чувстве вины, причем последнее на условных весах перетягивает. Акрам Хан сделал из старинной сказки трагедию, а не мелодраму.
Ждать от «Жизели» Алексея Ратманского такого же взрыва эмоций, который вызывает у публики спектакль Акрам Хана или постановки Матса Эка (его Жизель попадала в сумасшедший дом) не стоит, потому что у нее совсем другая задача.
Ратманский, русский хореограф с мировым именем, несколько лет назад увлекся реконструкцией старинных балетов. Теперь он «бескомпромиссный адепт нотаций», как написано в пресс-релизе к новой «Жизели»: расшифровывает рисунки с подписями и диалогами, читает нотные знаки и прививает артистам манеру танца, принятую сто, а то и сто пятьдесят лет назад.
В Большом театре настаивают на том, что «Жизель» -- это новая хореографическая версия, а не точная реконструкция балета Мариуса Петипа. Ратманский использовал разные источники, включая рисунки французского балетмейстера Анри Жюстамана, сделанные в середине девятнадцатого века, и записи режиссера петербуржской балетной труппы Николая Сергеева, появившиеся уже в начале века двадцатого, когда партию Жизели танцевала Анна Павлова.
К началу прошлого века отсылает и сценография: художник-постановщик Роберт Пердзиола взял за основу эскизы Александра Бенуа к постановке 1910 года, вошедшей в репертуар дягилевских «Русских сезонов». Все «чудеса», которыми наполнено второе действие,-- полет виллисы Мирты над лесом, внезапное появление и исчезновение Жизели (она выходит из могилы и исчезает в ней, причем буквально тает в воздухе), -- все это, как говорят, было придумано Бенуа для дягилевского балета, но при помощи театральной машинерии доведено до почти что кинематографического эффекта.
Сам Ратманский говорит о своей постановке, что это «старинный спектакль, пересказанный современными средствами – современные актеры, тела, техника». В пересказе активно участвует пантомима – непременный элемент классического балета, от которого обычно пытаются избавиться, считая устаревшим и не нужным. Здесь она простая и понятная: хореограф, добиваясь органичного существования актеров на сцене, оттачивал каждый жест.
Из современного в этом спектакле – ускоренный темп, но не за счет прыжков, а за счет проходов. Это, конечно, уже тема для обсуждения специалистов, но и непосвященный заметит, что первый акт, земной и радостный, вплоть до внезапного трагического финала, пролетает мгновенно, без пауз. Второй затягивает, как в водоворот.
А вот концовка в новой «Жизели» классическая, то есть давно забытая. Вместе с танцами и па Ратманский восстановил сцену, в которой Жизель не только прощает Альберта, но и благословляет его женитьбу на Батильде, из-за которой, собственно, его обман и открылся. В такой изящной стилизации благостная концовка выглядит вполне логично, но все же заставляет задуматься – не о судьбе бедняжки Жизели, а о том пути, который проделал балет за двести лет.
Татьяна Филиппова
2024 Все права защищены
