Нового фильма Люка Бессона «Валериан и город тысячи планет» ждали многие: имя режиссера и фантастическая картинка побуждали зрителей говорить о том, что на экраны выходит «Пятый элемент» в декорациях «Аватара». Но появление фильма в кинотеатрах сбросило поклонников с небес на грешную землю: картина с рекордным для европейского кино бюджетом в 197 млн долларов фактически провалилась в прокате - за две недели в Европе (в США даже за три) она собрала всего 90 млн. Что же случилось?
Первое объяснение, которое приходит на ум – непереводимость. Современная французская культура из явления всемирного давно превратилась в национальный междусобойчик: наш зритель, еще с советских времен привыкший хохотать над французскими комедиями, сегодня недоуменно молчит, придя в кинотеатр на франшизу про Астерикса и Обеликса.
И дело не в том, что французские комедии перестали быть смешными – просто оказалось, что многие из них непонятны иностранному зрителю. Большинство шуток в нынешних французских фильмах отсылают к узнаваемым реалиям жизни в этой стране: храбрые галлы то над ценами на квартиры в Париже стебутся, то отсылают к свежей реплике Саркози. Нефранцуз этих шуток не считывает, и для него франшиза остается несмешным костюмированным балаганом по мотивам древней истории. Ждать от нее высоких сборов в других странах – такое же неблагодарное занятие, как пытаться смешить американцев нашим КВНом или «Комеди клабом». «Астерикс и Обеликс против Цезаря», например, в США собрал всего 1,5 миллиона долларов, но свой бюджет в 40 миллионов сумел окупить за счет проката во Франции и некоторых других странах Европы.
С «Валерианом» было иначе: фильм изначально планировался для выхода на американский рынок – он снимался на английском, как когда-то лучшие фильмы Бессона – «Леон» и «Пятый элемент». Но те заставляли смеяться и плакать, а этот, несмотря на потрясающе красивую картинку и с любовью придуманный мир, оставляет то же ощущение, что и все фильмы режиссера, снятые в третьем тысячелетии – кроме разве что «Малавиты».
И дело даже не в упомянутых трудностях перевода: да, Бессон словно позабыл, что комиксы о «пространственно-временных агентах» Валериане и Лорелин за пределами Франции никому не известны, и не озаботился разжевыванием для иностранного зрителя деталей мира, придуманного еще в 1967 году. Нет, тут беда поважнее. Что-то случилось с самим Бессоном, и случилось уже давно.
Уместно было бы назвать эту болезнь «синдромом Никиты Михалкова»: маститый режиссер на пике своей карьеры вдруг перестает видеть себя и свои фильмы со стороны. Когда Михалков, отчаянно защищая растянутое на три часа «великое кино о великой войне», где картонные фрицы гадят людям на головы прямо с самолетов, а медсестры вдохновляют умирающих танкистов видом обнаженных персей, гневно заявлял: «Для меня кинокритика умерла и заколочена в гроб», это были симптомы той же болезни. Когда Джордж Лукас умудрился испортить собственное детище, досняв к эпопее три приквела, которые хоть и окупились, но заставили поклонников старой саги высмеивать новую (сюжетные дыры, бессильные диалоги: «Ты так хороша. -Только оттого, что я влюблена. -Нет, я сильнее влюблен в тебя! -Ты ослеп от любви? -Ну, я не это имел в виду»), это были корчи от того же недуга.
Точно так же и Бессон, благодаря необычайно удачному выходу на международный кинорынок в девяностых покинул обычный мир и поселился в собственном – создав свою киностудию EuropaCorp, стал мальчишкой, купившим во взрослом возрасте конструктор Lego, что не могли позволить ему в детстве родители.
Теперь он выбирает сюжеты, которые интересны ему одному – то возьмется за экранизацию собственной эпопеи про минипутов, то снимет фильм по старому комиксу об отважной журналистке Адель, то вдруг возьмется за новейшую историю Мьянмы. С продюсированием чуть получше – студия выдает на-гора фильмы про столь любимых Бессоном трейсеров-неформалов, и некоторые из них даже можно смотреть, но лучше по телевизору, чем в кино. Вернейший индикатор качества фильмов – юмор: Бессон двухтысячных в сценариях шутит на удивление плоско, доставая из сундуков памяти битые молью трюки.
Дела EuropaCorp – лучшее отражение зрительского восприятия этих опытов: за каждым сколько-нибудь удачным фильмом следует несколько провальных. Чистые убытки студии за финансовый 2015-16 год составили, например, 31 млн долларов. И это деньги самого Бессона и других акционеров: в отличие от России, во Франции киностудия не может жить на миллионные гранты местного Минкульта. Нет, случается режиссеру снять и что-то смотрибельное: но даже в лучших и самых коммерчески успешных фильмах этого нового Бессона – «Люси» и «Малавите» - видно, как автор наступал на горло своей песне и заставлял себя делать что-то интересное зрителям. Но мыслями он витает где-то совсем в другом месте.
Где же именно? Наверное, там, в восьмидесятых, во временах своей артхаусной юности. Переход от кино для немногих к массовому оказался непрост, и у европейских режиссеров тут нет той особой закалки, которая отличает питомцев Голливуда, для которых главный показатель успеха – именно касса.
Да, есть михалковские нотки и у Ридли Скотта, чьи приквелы «Чужих» - настоящие памятники ностальгии автора по молодости: нелогичные, порывистые, старомодные. И все-таки Скотт умудряется даже эти недостатки обратить в достоинства – как некий умелый антиквар, продающий советскую мебель из ДСП под видом винтажной. Но Бессон так не умеет: он честно хотел бы снимать «Подземку» и «Никиту», но уже за десятки миллионов долларов. А за такие деньги они оказываются дорогими и никому не нужными игрушками. «Машина времени» застряла в своем времени, как пел Сергей Шнуров, и выхода из тупика не видно.
Автор статьи: Илья Носырев
2024 Все права защищены
