В Центральном музее древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева впервые выставляются 70 икон из коллекции известного художника-концептуалиста, участника арт-группы «Коллективные действия» Николая Паниткова
- В том, что я увлекся коллекционированием икон, отчасти «виноват» художник Михаил Матвеевич Шварцман. Мне было лет 18, и я при странных обстоятельствах получил в подарок икону – Божья матерь, масляного письма. После выхода книжки Солоухина «Черные доски» я интересовался тем, как отличить старинную икону от нестаринной, и у меня хватило ума понять, что это запись поверх более древнего изображения. Внизу жил художник, мы стали расчищать икону вместе, и под слоями масляной краски появилось нечто фантастическое. Художник знал Шварцмана, который считался мэтром, учителем, знатоком древнерусского искусства, и убедил меня, что я должен эту икону ему подарить, потому что я ее только испорчу. Икона действительно была удивительная, шестнадцатого века, как сейчас помню, «Параскева Пятница».
Шварцман основательно заморочил мне голову. У него была концепция, что в европейской культуре Возрождение – это упадок, а готика – это как раз и есть возрождение духа. Набравшись таких сведений, я решил изучать Русский Север, который до восемнадцатого века сохранял средневековую мощь, и вместе с товарищем в августе 1970 года отправился в Карелию.
Мы решили, что сначала нужно посетить Кижи, и уже оттуда начать наше романтическое путешествие вглубь веков. У нас была копия книги 1871 года – описание старообрядческого Выгорецкого монастыря, составленное одним из живших там монахов, с планами местности. По этим планам мы и двигались. Но на месте монастыря, который, по описаниям, был настоящей республикой, мы увидели лишь кусок ограды метра три длиной, утонувший в болоте, и часовню - огромный сруб со снесенной маковкой, превращенный в склад сена. Все, что осталось от Выгорецкой обители.
Вместо церквей и русского крестьянского быта, за которым мы ехали на Север, мы увидели заброшенные лагеря, вышки и лесоповалы. И все это на фоне удивительной северной природы.
Иконы с того времени не давали мне покоя. Тогда, в 70-х, купить ничего было нельзя, поэтому многие редкие вещи я удержать не смог. Только найду что-нибудь стоящее, покажу кому-то из знакомых, и мне сразу предлагают это продать. А у меня зарплата была семьдесят рублей, трудно было удержаться.
- И вы превратились в дилера?
- Это сейчас дилеры, а в те годы был замкнутый круг собирателей, куда входили в основном художники, у которых можно было многому научиться. От того времени у меня сохранилась редчайшая икона «Василий Блаженный и Иоанн Большой Колпак».
Первую коллекцию я собрал к началу 90-х, и почти полностью продал, потому что она меня не удовлетворяла. Это был стандартный набор икон, может быть, хороших, семнадцатого века, но таких много и в музеях, и на рынке. Молились-то кому – Николаю, Казанской Богородице, Спасу. Куда ни придешь, везде одно и то же. Стандартный набор. Продав коллекцию, я подумал, что не сохранившееся на Севере монастыри и храмы можно найти на иконах. Сначала я собрал все репродукции такого рода икон, которые хранились в музеях. Писались они для паломников, по конкретному заказу, и стоили дорого.
Русскую икону извела сначала Императорская Академия художеств в 1761 году, европейское барокко, которое не обошло и Россию, а столетие спустя - капитализм, поставивший все на поток. Много икон русских святых с монастырями писались в конце девятнадцатого – начале двадцатого века, их массово раздавали паломникам. Все они маленькие, одного цвета, и архитектура там одинаковая. Такие вещи я решил не собирать.
Я также отказался от выхолощенных икон, которые писались с девятнадцатого века по заказу богатых людей. Как правило, они очень красивые, тонкого письма, часто украшены серебряными окладами, но с точки зрения коллекционирования совершенно не интересны, потому что это уже декоративно-прикладное искусство, а не иконопись.
- То есть вы остановились на изображениях святых с монастырями, но не массовых, а штучных.
- Не только. Я включил в коллекцию и чудеса, и исторические события, то есть всю русскую иконографию.
До середины семнадцатого века в русском искусстве продолжалась византийская традиция. В иконах того времени много метафизики, они очень убедительны, роскошны по воздействию, по энергетике. А уже потом начался реализм. И весь ряд икон, который я собрал, интересен тем, что в них есть смесь рационального Запада и иррационального Востока. Метафизика сохранилась в фигурах святых - это такие столпы утверждения истины.
Вообще метафизика присуща русскому сознанию. Русские рационально мыслят и поступают, но в голове всегда присутствует надежда на высшие силы.
Важно, что эти иконы - не кальки с византийских, это оригинальные рисунки, написанные русскими художниками. Они повторялись, но очень мало. Вот, например, икона муромских святых – таких всего три. Одна в музее Андрея Рублева, другая в Муромском музее, третья у меня. И они все немножко разные.
- Вы привозили иконы из своих поездок или покупали у владельцев?
- Поездки я сразу же забросил. Я ездил несколько раз в Архангельскую область, и везде одно и то же – гнилые избы, лесоповал. Мы ночевали в поселениях условно-освобожденных, видели, как пьяные мужики, получившие расчет, пели жуткую матерщину, греясь в лучах заходящего солнца. Картина незабываемая, кондовая Россия безо всякой экзотики.
Ездить было незачем, все церкви заколочены, население недоверчивое, сразу грозят милицией.
- Группа «Коллективные действия», в которую вы входили, с середины 1970-х по 1990-е устраивала выездные перформансы – «Поездки за город». Это как-то было связано с вашими поездками в поисках русской старины?
- Природа - единственное место, где ты себя чувствуешь в естественной среде. Когда ты сидишь в городе и после этого выходишь на какую-нибудь поляну, и сразу пространство, небо, все это восторгает. Насчет того, что эти поездки как-то связаны, скорее нет.
Может быть, общее только вот это. Меня всегда интересовало, как сознание влияет на материю. Потому что было много странных случаев, которые я не мог объяснить. В музее города Горького я увидел незнакомое мне изображение двух святых. Особенно поразил меня один из них, с посохом, без бороды. На следующий день я приезжаю домой, и мне приносят сходную икону. Больше такой сюжет я нигде не встречал. Что это такое? Захотел получить, и это произошло? То же было с рядом других вещей. Захотел стать художником, и случилось так, что я смог вписаться в художественный процесс, хотя художественного образования у меня не было. Но у меня есть работы в музеях, в Америке, и даже в Третьяковке. И выставки я делал.
- Как вы стали директором Московского архива нового искусства?
- Поскольку я всех художников знал, они мне дарили множество своих работ. Потом я пытался сделать из этого музей. Сначала пристроить в ГЦСИ (Государственный центр современного искусства – Прим. Ред.), но мне отказали. Я пытался еще куда-то обращаться, но все шарахались. А это же невозможно хранить, объем огромный.
- У вас на даче хранился, я слышала.
- Сначала в Германии, мне предоставили огромное палаццо во Франкфурте-на-Майне. Мы жили в китайском дворце посередине парка, по нашим эскизам сделали роскошную экспозицию, издали каталог – это было в 1991 году. А потом я опять не знал, куда все это девать. Половина работ пропала, когда они были свалены в ЦДХ, потому что рабочие решили, что это мусор, и выбросили. Оставшиеся мне пришлось свезти на дачу, где они чуть не погибли, потому что подвал отсырел. В общем, я мучился до 2005 года, пока не нашел спонсоров, которые сказали: «Мы все это у вас покупаем».
- И где архив сейчас?
- В двух местах, в Москве и Перми.
- Но он будет оформлен в музей?
- Попытки делаются, ищут помещение, но на сегодняшний день это не актуально. Я собирал не то чтобы высокое искусство, я собирал время. Работы от 1970-х до середины 1990-х годов. Потом стали делать другое искусство – по заказу банков, предпринимателей, я понял, что мы на этом остановимся.
- То есть вы директор музея, который существует виртуально.
- Выходит так.
- А с иконами что думаете сделать?
- Я не знаю. Вообще это идеальная экспозиция для небольшого северного города, где есть музей и нечего показывать, где сохранилось обаяние патриархальной России, куда приезжают туристы. Центральные музеи не заинтересуются, они переполнены своими шедеврами, а в каком-нибудь уютном провинциальном городке эта история могла бы найти себе место.
Татьяна Филиппова
2024 Все права защищены
