Еще недавно российское современное искусство ассоциировалось с акционизмом и концептуализмом, но в последние годы вектор начал меняться. Причем — в непубличную, приватную сторону: некоторые художники — а речь прежде всего о графиках и живописцах — уходят от лозунгов и декларативности. И изображают частную жизнь. Или, как отметила в разговоре с «Культуроманией» художница Евгения Шадрина-Шестакова, «мир на расстоянии вытянутой руки»: «То, до чего ты буквально можешь дотянуться: мастерская — как самое близкое и индивидуальное пространство, дети, мужья и жены, родители, друзья, мой город и, конечно, тема автопортрета. Все, к чему я имею непосредственное отношение».
Например, Ксения Стекольщикова, представительница знаменитой художественной династии, пишет портреты родителей, изображает себя с мужем в домашней обстановке или с картинами в мастерской — лаборатории художника. Иван Михайлов и Александр Кабин тематизируют детство, прошлое: пристально всматриваются в его следы. На картинах и фотографиях Михайлова — советские детские площадки в виде ракет, в наши дни почти исчезнувшие. А на работах Кабина — напоминающих выцветшие черно-белые снимки — семья, собравшаяся вокруг старомодного автомобиля, или многолюдное застолье. Интересно, что «личный разворот» наблюдается у художников, работающих в совершенно разных жанрах. Например, Леха QJay — автор комиксов из орбиты тюменских рэперов Melon Music — на недавнем открытии приглашал зрителей в собственную мастерскую. Правда, не реальную, а воссозданную в пространстве Most Wanted Gallery: с развешанными по стенам работами, отсылающими к ситуациям из жизни художника, и расписанным им столом, который был выставлен как отдельный экспонат и оказался быстро продан.
Интерес к частной жизни — не чисто российская тенденция: канадская художница и куратор Кейт Браун проанализировала подобные явления в западном арт-мире и предложила термин «гиперсентиментализм». Иначе говоря, это искусство, сосредоточенное на личном — например, на жизни художника и его близкого окружения. Автор как бы ограничивается микромиром — своим кругом общения, субкультурными и «нишевыми» интересами. Как модная канадская художница Хлоя Вайз, живущая в Нью-Йорке, создавшая серию портретов близких друзей — чтобы исследовать взаимодействие людей в группах, их следование культурным нормам: насколько комфортно или неловко они чувствуют себя по соседству друг с другом. Браун пишет, в основном, про фигуративное искусство, которое — если говорить о западном арт-рынке — пережило второе рождение в середине прошлого десятилетия, с расцветом инстаграма: как «легко потребляемые изображения». Почему художники решили вдруг заговорить о личном?
Браун говорит о социальных пузырях, где многие прячутся по разным причинам: будь то дружеские чаты в мессенджерах или какие-то локальные форумы. Во многом виновата пандемия, ставшая триггером: многие художники, запертые в квартирах и мастерских, стали рисовать буквально все, что их окружало. Например, Павел Отдельнов сделал карандашные рисунки, запечатлевшие его карантинные будни, и сопроводил их подписями, например: «Каждый раз я собираюсь почитать перед сном. Но обычно не получается продвинуться дальше одной-двух страниц. Недочитанная биография великого композитора сейчас кажется мне примерно такой же интересной, как вид моих ног». Другой художник Игорь Самолет сделал инсталляцию со скриншотами из переписки с друзьями, фиксировавшую страхи и тревоги. Теперь пандемия вроде бы закончилась, однако мир по-прежнему кажется слишком турбулентным и нестабильным — возможно, из-за этого многие художники выбирают стратегию эскапизма. Во всем, кажется, сквозит усталость от «глобальности»: что бы под этим не понимали. Впрочем, в России у этой тенденции — своя предыстория.
Екатерина Карцева, кандидат культурологии, доцент РГГУ, основательница квартирной галереи Murmure, рассказала «Культуромании»:
— «Локальные истории» и «кулуарный формат» занимают в нашей культуре особое место. Квартирники были важной институциональной основной советского андерграунда. Но если в советское время уход в подполье был обусловлен политической цензурой, то с 2000-х — закрытостью арт-тусовки и кураторских элит. Пробиться в ключевые выставочные пространства молодому поколению художников оказалось совсем не просто. Как ответная реакция по всей России стали появляться самоорганизации художественных сообществ – галерея «Электрозавод», Центр «Красный», ДК «Делай Сам», кураторская мастерская «Треугольник», The Red Square, ARXIV — лишь некоторые из многих. В 2015 году музей «Гараж» даже запустил исследовательский проект «Открытые системы. Опыты художественной самоорганизации в России в 2000–2015 годы», в результате которого в 2020-м архив музея пополнился документами о деятельности более 100 самоорганизаций со всей России. Познакомиться с ними можно в электронном каталоге Сети архивов российского искусства (russianartarchive.net). В 2020-м уход в кулуары был обусловлен и ограничениями, вызванными пандемией COVID-19. Одним из наиболее заметных опытов художественных самоорганизаций, возникших во время пандемии, стал ИП «Виноградов» в Москве.
В последний год забытый советский формат нонконформистской культуры получает новое социокультурное измерение. Возникают не только музыкальные, литературные, киношные квартирники, но и набирает популярность формат квартирных галерей. Исторически это более свойственно Петербургу, где можно вспомнить галерею «Люда» Петра Белого, существовавшую в 2008-2009 и 2013–2017 годы, коммунальную галерею «Егорка», а также Негосударственный Нерусский Музей (НеНеМу), как artist-run space, основанный Александром Дашевским и Рубеном Монаховым в 2019-м, и вполне коммерческие галереи, принимающие участие в ярмарках, например Nikolay Evdokimov Gallery. Для современной же Москвы до недавнего времени данный формат был менее распространен. Но, кажется, ситуация начала меняться и в скором времени, мы увидим новые арт-пространства для узкого круга зрителей. Например, в наших планах открытие квартирной галереи Murmure, от французского «шепот». Идея создания этого проекта, возникла в результате потребности в более близком и доверительном круге общения, а также усталости от публичных выставок.
Художница Евгения Шадрина-Шестакова в разговоре с «Культуроманией» отметила:
— Есть еще один аспект, связанный с постсоветской территорией — это большая травма художника. Советские авторы обладали мастерством высочайшей пробы, которое шлифовали почти вынужденно: ведь тема личного, «неотфильтрованного» была для них закрыта. Они не могли говорить напрямую и поэтому прибегали к стилизациям. И отсюда — та душнота, которую ощущаешь, когда заходишь в залы с советскими классиками: думаешь, вот им бы пропеть свою песню… Возможно, поэтому русские художники легко «вошли» в эту тенденцию.
Сегодня благодаря интернету можно увидеть любую точку на планете, стать соучастником далеких событий и убедиться, что мы испытываем одни и те же эмоции. Но тогда возникает вопрос: чем я отличаюсь от любой личности на планете? Что в этом мире мое? И получается, что я могу говорить только о том, к чему имею непосредственное отношение — о переживаниях, впечатлениях, размышлениях, доступных мне через тело благодаря слуху, зрению, обонянию, осязанию. Когда я вижу изображения исторических деятелей или мифологических сюжетов, созданных за последние 10 лет, начинаю задумываться, зачем автор это нарисовал. Какой у него был путь к этому сюжету? Скажем, я могу сделать прекрасную композицию — но это вопрос мастерства. При этом я не видела Петра I или Александра Невского и к тем событиям имею опосредованное отношение, поэтому не могу говорить о них от первого лица. Вероятно, подобный подход можно назвать «новой искренностью». Термин «гиперсентиментализм» мне не очень нравится — он подчеркивает, что бытовой жанр, как портрет или натюрморт, занимает более низкое место в иерархии искусства, чем те же исторические или мифологические картины. Тем не менее, когда у художника возникают проблемы с ремеслом, единственный шанс восстановить себя — вернуться к натуре: поставить натюрморт и писать его. У меня подобное случилось в 2015 году, когда я решила вернуться к натюрмортам. Постановочные писать не могу — отторжение со времен художественной школы. Серия «Стаканы» родилась естественно, в мастерской: это были стаканы, из которых я пью воду, когда работаю. Эта серия длится с 2016 года и не надоедает мне как автору, потому что она неисчерпаемая: углубляясь в себя, художник оказывается в бесконечной вселенной.
Возможно, с искусством сейчас происходит то же самое. Пришла пора отказаться от вереницы цитат, над которыми мы в конечной точке постмодернизма просто смеялись. Искусство не может быть вторичным, оно может родиться только в первый раз и в этом конкретном человеке. А он в свою очередь связан с определенной материальной средой. И если он поступает искренне, рано или поздно начинает работать с материалом вокруг себя. Японский художник Коута Сасаи много лет рисует небольшие камерные вещи: портреты супруги, автопортреты — наслаждение невозможное! Уже весь мир знает лицо его жены, и эти работы не надоедают — они дарят особое качество восприятия. Из наших художников могу отметить Константина Лупанова из Краснодара, омскую художницу Елену Боброву, Веру Беленькую из Новосибирска и Евгения Зарембу из Петербурга. В целом, это не тенденция какой-то отдельно взятой страны: просто небо так дышит и люди так слышат. И у зрителя тоже есть потребность: подобный опыт обогащает настолько, что, выйдя из зрительного зала, начинаешь видеть красоту в самых простых вещах — в кружке чая, например.
Главное, в подобных работах — утверждение полноценности: они говорят о том, что ты имеешь право быть. Визуальное искусство дарит нам опору и дает возможность прощупать мир своими руками. Мне интересно, к чему это в итоге приведет. Возможно, люди захотят говорить о чем-то большем, и мы выйдем в новую религиозную или общечеловеческую живопись. Или, наоборот, совсем окуклимся. Потому что эта тенденция зародилась давно — у меня еще в 2005 году была серия «Спящие друзья»: портреты близких после зимней прогулки по Обскому морю. А теперь мы видим, что есть попытки осмысления этой тенденции и даже придумывают названия.
Кирилл Светляков, куратор, кандидат искусствоведения, научный сотрудник Государственной Третьяковской галереи, поделился с «Культуроманией» своими соображениями:
— Речь о тенденции распада больших обществ, когда социум раскалывается на мини-группы, которые тематизируют отношения друг с другом. Я все-таки думаю, что в нынешней ситуации должны появиться большие темы. Кому-то подобный универсализм может показаться старомодным, хотя еще недавно шли разговоры о метамодерне. Но, возможно, в ситуации глобальных вызовов действительно возникнет большой стиль. Некоторые художники говорили мне, что не могут работать как раньше, и мне кажется, что это не так уж плохо. Знаменитая выставка «0,10» прошла в 1915 году, в разгар Первой мировой, и объединила художников, которые не хотели работать по-старому. И этот выход за пределы маленькой группы оказался очень продуктивным.
Ксения Воротынцева
Фото: редакция
2024 Все права защищены
