Красавицу Валенсию, до сих пор не простившую своего бывшего мужа, в фильме играет одна из самых ярких актрис европейского театра — Евгения Додина. Она родилась в Могилеве, училась в ГИТИСе у Анатолия Эфроса, а в 1991-м году переехала в Израиль. Там она работала в театрах «Гешер» и «Габима», переиграв практически весь мировой классический репертуар, начиная от «Медеи» и заканчивая героинями Максима Горького и А.П. Чехова. В 2010-м году Додина получила звание почетного доктора от Тель-Авивского университета за вклад в развитие израильского искусства. Про кино и сериалы Евгения Додина тоже не забывает: знатоки сериалов помнят ее по проекту «Убивая Еву», где она сыграла Татьяну — мать профессиональной киллерши Виланелль.
Журналисту «Культуромании» удалось поговорить с Евгенией на 43-м Московском международном фестивале, куда она приехала представлять фильм «Паркет».
— Евгения, наверняка вы знали, кто такой Александр Миндадзе, еще до того, как получили приглашение сниматься в его новом проекте…
— Это была моя мечта: когда-нибудь с ним поработать. Правда, я была почти уверена, что она никогда не сбудется. И вдруг года два назад я случайно узнала, что Александр собирается снимать кино — и, если честно, сама напросилась на пробы. Причем я ни на что даже не рассчитывала: мне просто очень хотелось с ним познакомиться, хотелось произнести и прожить его текст. Тот текст, который я всегда слышала в его фильмах и замирала…
— А как у вас складывались взаимоотношения с вашей героиней?
— Я ее полюбила сразу. Правда, для проб мне прислали мужской монолог и попросили записать его без грима. Я его прочла — и задрожала: так сильно он на меня подействовал, что я три недели не могла думать ни о чем другом. Так же и с этой ролью: я очень быстро для себя поняла, в чем ее болевая точка, и что ее боль — это плата за компромисс, на который она согласилась лет двадцать назад.
— Она жалеет об этом?
— Она сильный, практичный человек. И сожалеть о чем-либо ей не свойственно. Сделав выбор, она идет до конца. Но душой-то управлять невозможно! И пусть ей удалось убедить саму себя, что она счастлива: на самом деле, все не так просто. Валенсия живет комфортной, богатой, мещанской жизнью. Это та жизнь, когда ты просыпаешься по утрам, и первая твоя мысль: «Как бы заработать побольше денег». Или «как бы поставить новый забор», «купить еще одну дачу», «сшить шубу»…
И вдруг — приглашение на танго от Какаду. Весь мир в эту секунду вздрогнул. Потому что и танец, и бывший муж остались в ее душе навсегда. И выкорчевать их оттуда за двадцать пять лет она не сумела. И ничего не простила. Поэтому она едет на встречу, несет в себе свою внутреннюю Медею, свою обиду, и за каждой ее резкостью угадывается боль и ранимость. Так что я ее даже не осуждаю. Я понимаю ее.
— Мне кажется, что Валенсия — человек-кремень. Но страсть к Какаду – это ее слабость, ее болевая точка…
— Да, конечно. Ведь она его очень сильно любила. И воспоминания о нем — уже на уровне хромосом. Словами не объяснить. Это те цветы, которые распускаются внутри нас, когда мы влюбляемся…
— Кстати, в одном из эпизодов Какаду говорит, что страсть — это проклятие. Вы согласны с этим?
— Смотря как далеко ты заходишь. Я-то за то, чтобы и страсть держать под контролем (улыбается). Тем более, что она действительно может стать проклятием, если направлена на разрушение. Но ведь она может быть направлена и на созидание.
— Но если говорить о «Паркете» в целом: о чем для вас это кино?
— В нем очень много боли по уходящей жизни. Так что я бы сказала, что он о боязни старости. И о том, что мы все на последнем забеге в этом круговороте.
— А Миндадзе как режиссер чем-то отличается от своих коллег?
— Всем. И от всех. Поэтому работа с ним — процесс очень болезненный. Болезненный прежде всего для него. Ведь он так тяжело рождает каждую сцену, каждый эпизод… А если ты не присоединяешься, не проходишь этот путь вместе с ним, то ничего не выходит. Поэтому ты тоже должен страдать, мучиться, а потом сходить с ума от счастья, когда сцена, наконец, получается. А на следующий день все по новой. И вот так два месяца.
— Я в таких случаях всегда вспоминаю Томаса Манна, который говорил, что все, написанное легко, никакой ценности не представляет. Потому что это, как правило, графомания. По-настоящему важный текст всегда рождается долго и тяжело…
— Я бы сказала, что иногда все-таки встречаются исключения. У меня были проекты, над которыми работалось очень легко. И персонаж был понятен сразу, как по щелчку: раз! — (щелкает пальцами) — и картинка сложилась. Но бывает и так, что ты мучительно долго ищешь свою героиню. Так что всегда по-разному.
К счастью, мой педагог — Анатолий Васильевич Эфрос — научил нас доверять своей интуиции. Он вообще считал, что это самое важное для актера. Поэтому, когда я сажусь читать текст в первый раз, я специально выбираю время так, чтобы меня ничто не отвлекало. Потому что первое впечатление — часто интуитивное — может подсказать ту модель, по которой ты будешь лепить своего героя. И тогда тебе будет легче.
— Евгения, не могу не спросить по поводу Эфроса. Каким он был?
— (Долго думает). Мудрым. Никогда не повышал голоса. Но он мог говорить с тобой, не поднимая глаз — и мог тебя этим убить. И он не учил нас по системе, общепринятой в театральных вузах. Он учил нас думать. Вырабатывать ассоциативный способ мышления. Я, кстати, невероятно благодарна ему за это. Потому что научить играть можно. Можно оттренировать, отдрессировать… А вот научить открывать двери в нашей профессии правильным ключом — это бесценно.
— Тогда напоследок вопрос к вам как к театральной актрисе. Публика в Израиле чем-то отличается от нашей?
— Отличается и очень сильно. И прежде всего ментальностью. Израильская публика очень быстрая на реакции, ведь Израиль — это жаркая страна, где все быстро, громко, интенсивно. А реакция русской аудитории — она дорогого стоит…
— Выходит, наши зрители более сдержанные?
— Тут, скорее, вопрос темперамента. Хотя, когда смешно, тайминг у всех одинаковый.
— Тут многое зависит от режиссера. Кстати, в августе на международный театральный фестиваль имени А. П. Чехова мы привозим в Москву «Трех сестер» — это совместный проект театров «Габима» (старейший репертуарный театр Израиля — прим. «Культуромании») и «Камери» (муниципальный театр в Тель-Авиве). И по концепции спектакля сестры стали гораздо старше. Я, кстати, играю Ирину.
— Вообще-то, это не первая концепция такого рода. Несколько лет назад Юрий Грымов выпустил фильм, где героиням «Трех сестер» было сильно за пятьдесят…
— Я знаю, да. Так вот: когда мои израильские друзья смотрели спектакль в Тель-Авиве, их реакция меня поразила. Никогда не слышала, чтобы так много смеялись на чеховских спектаклях! Сразу понимаешь, что не зря некоторые из своих «драм» Чехов называл комедиями. В них же невероятно много юмора! Так что израильтян Чехов не «отпугивает», а притягивает. Впрочем, как во многих других странах.
Вера Алёнушкина
Фото -- кадр из фильма "Паркет"
2024 Все права защищены
