– Егор Андреевич, ваш фильм «На Луне» никакого отношения к космосу не имеет. «Луна» в данном случае – это топоним, остров в карельской глуши. Но, возможно, у названия фильма есть двойное дно: какой-то метафорический, символический смысл?
– Если честно, это рабочее название, под которым я снимал фильм и под которым его монтировал. То есть мы прожили с этим названием довольно долго, срослись с ним и даже сроднились. Когда же пришло время придумывать окончательный вариант, никто почему-то не торопился делать это всерьез: всем было жалко расстаться с прежним. В итоге, ничего лучшего в голову нам не пришло, и мы (к добру или худу) оставили именно его.
– То есть никаких подводных камней и тайных смыслов в названии фильма нет?
– Я бы так не сказал. Мы можем говорить о Луне как о символе одиночества, пустынности, отсутствия связи и прочее. А еще можно вспомнить зэков, которые сидели где-нибудь в Воркуте и говорили «на материк», хотя тюрьма их стояла отнюдь не на острове. То же и здесь: это просто очень далеко, другой мир, другая планета. Хотя, конечно, название довольно размытое, и никакой другой режиссер так бы свое кино не назвал (улыбается).
– Тем не менее, темы в вашем фильме не размыты, а довольно конкретны: отношения отцов и детей, побег от цивилизации, перевоспитание мажора... Кстати, что из этого интриговало вас больше всего?
– Понимаете, проблемы отцов и детей были всегда. И пропасть между поколениями тоже всегда была. Но мне кажется, что между моим поколением и поколением моего отца пропасть гораздо меньше, чем между моим поколением и поколением моей дочери, которой сегодня 18 лет.
– Почему?
– Потому что мы с моим отцом росли на единой железобетонной системе ценностей, где была и революция, и ее красивое объяснение; где был Ленин, октябренство, пионерство, комсомол и так далее. Конечно, в нашей семье никто особо в это не верил, но, тем не менее, мифы и легенды советской власти перед нами стояли. А новое поколение, о котором речь в фильме, родилось уже после большого слома девяностых, во время которого мы, вместо того, чтобы двигаться эволюционно, начали все ломать и кромсать по живому, из-за чего великая империя развалилась. Поэтому дети двухтысячных – это уже совершенно другие дети. Это во-первых.
– А во-вторых?
– Во-вторых, мажоры и «золотая молодежь» – тоже были всегда. Всегда существовал кто-то привилегированный. Даже в Древней Греции или в Древнем Риме. Да и сын вождя где-то в прерии всегда ел лучше, чем сын пастуха. Я, кстати, тоже был представителем золотой молодежи до моего отъезда на Запад, где перестал быть кем бы то ни было, а стал просто студентом. Другое дело, что мы же так себя не вели. Конечно, бывало всякое, но что бы так, как сейчас – никогда. Сама жизнь была гораздо скромнее, и проявления хамства были скромнее, да и богатства прятали. Потому что богатство раздражало советское общество и могло заинтересовать компетентные органы. Сегодня же все совсем по-другому. Мы сталкиваемся с каким-то невероятным хамством, которое появилось в результате невероятного социального неравенства. (Кстати, это неравенство характеризует не только наше общество, но и все без исключения страны мира). Поэтому так называемая «золотая молодежь», ее безнаказанность и те уродливые формы, которые эта безнаказанность приобретает – это тоже очень важная тема фильма. Тем не менее, это не основная причина, по которой я взялся за этот проект.
– Какая же причина стала основной?
– Мне было очень интересно влезть в голову человека, который родился уже в 21-м веке. Ведь пройдет еще лет пять-десять, и именно эти люди будут управлять страной. Ну, или хотя бы принимать важные для страны решения.
– Судя по вашему фильму, эта молодая поросль вовсе не безнадежна. Ведь даже ваш главный герой – Егор, который не ведает, что творит, и по которому явно плачет колония, оказывается очень хорошим парнем…
– Если честно, мне кажется, что Егор все-таки поедет в Париж. Но это вовсе не значит, что он безнадежен. Так что сегодняшние восемнадцатилетние мне безнадежными совсем не кажутся. Им трудно, конечно, но я уверен, что они смогут адаптироваться к новой реальности. Хотя у них даже болезни психические другие. Вот у нас не было проблем, связанных с депрессией, одиночеством, низкой самооценкой и прочим. У них эти проблемы и болезни есть. И появились они параллельно с вовлечением человека в социальные сети, ведь такое вовлечение требует довольно жесткой социализации. Но, с другой стороны, оно же дает огромные возможности. Поэтому наши молодые люди сегодня вынуждены приспосабливаться не только к обычной жизни, но и к дополнительной, имя которой Интернет. А эта «дополнительная жизнь» может быть очень жестокой и очень опасной.
– Егор Андреевич, понимаю, что вас уже замучили вопросами о «Холопе». Тем не менее, это далеко не единственный проект со схожим сюжетом: есть еще «Надо мною солнце не садится» Любови Борисовой и «Двое» Тимофея Жалнина. Как вам кажется, с чем связан такой интерес кинематографистов к перевоспитанию мажоров? Это запрос общества, случайность или что-то еще?
- Я не знаю. Определенный запрос, конечно же, есть: обществу никогда не нравилось хамская вседозволенность. Но в нашем случае это всего лишь случайность. Я, кстати, «Холопа» не видел, поэтому не могу судить, насколько фильмы похожи. Но когда я о нем впервые услышал, скажу честно, даже немного расстроился. А потом подумал, что моему проекту, такое сходство, скорее всего, не навредит, тем более, что жанры абсолютно разные. Да и делались фильмы независимо друг от друга.
– Егор Андреевич, про ваш проект можно сказать, что вы получили его в наследство от Говорухина. Но, насколько я знаю, он не собирался снимать его сам, а планировал стать продюсером, так?
– Да, он спродюсировал несколько фильмов. И «На Луне» как раз был одним из таких проектов, над которым он собирался работать. Но, к сожалению, сделать ничего не успел. Так что когда меня пригласили, я начинал практически с нуля. Что же касается сценария, то о нем продюсер Екатерина Маскина, работавшая со Станиславом Сергеевичем, сразу же сказала, что его «конечно, нужно полностью переписывать». Так появился новый сценарист Алексей Поярков – замечательный, прекрасный человек, с которым мы создали то, что создали. Хотя, если честно, есть несколько нюансов, которые мне не очень нравятся…
– Какие, если не секрет?
– Например, биография Деда, к которой у меня остались вопросы. Не скажу, что мы сделали что-то неправильно, но, возможно, был смысл придумать что-то другое.
– Егор Андреевич, а если рассуждать гипотетически: будь у вас возможность поработать с продюсером Говорухиным, вы бы согласились? И как сильно в таком случае изменился бы фильм?
– Станислав Сергеевич был человеком невероятно добрым. Поэтому я не думаю, что он стал бы вмешиваться. Для начала я бы с ним поговорил: если бы понял, что он сам знает, как нужно снимать это кино, то спросил бы, зачем ему я? Мол, Станислав Сергеевич, в таком случае снимайте сами! А раз уж вы позвали меня… Но думаю, что Говорухин не стал бы что-то навязывать. Да мне никто и не навязывал ничего: я, к слову сказать, финал изменил радикально, развернул его на 180 градусов.
– Давайте вернемся к злополучной биографии Деда. Если честно, мне он напоминает повзрослевшего Лиса из «Антикиллера»: у обоих в багаже криминальное прошлое, оба молчаливы, несгибаемы по характеру и так далее. Что это: весточка из девяностых или попросту совпадение?
– Я, на самом деле, об «Антикиллере» давно не думаю, хотя очень его люблю. Но сейчас время другое совсем – а то, слава Богу, ушло. Правда, есть совпадение другого рода: у меня был дебютный фильм – «Затворник». И в нем Саша Балуев как раз затворника и сыграл. А в «Луне» он сыграл отшельника. И эта связь мне показалась забавной: спустя двадцать лет мы снова встречаемся на одной площадке. Только тогда мы были совсем пацанами, а в этот раз даже ни разу не выпили – такой график. Так что в 98-м веселее было (улыбается).
– Но тот же Балуев снимался и в других ваших фильмах. Вы так сильно привязаны к своим актерам?
– Да, привязан, люблю их. Хотя новых актеров тоже люблю: обожаю пробы и кастинги. Поэтому у меня есть фильмы, в котором только одна звезда (например, Гоша Куценко), а все остальные актеры – из новичков. Но это всегда зависит от массы вещей. Вот меня, например, спросили: «Как ты смотришь, если Балуева пригласить на Деда?». Так я даже спорить не стал. А вот мальчика пришлось поискать: понятно, что нет (и не может быть) актера-звезды, которому сегодня семнадцать. Поэтому провели честный кастинг: отсмотрели тридцать пять человек. И с каждым я делал не одну сцену, а три. Потом второй тур, третий – так Ваня Архангельский и появился.
– Кстати, очень хороший, обаятельный парень.
–Да, он мне тоже нравится.
– Напоследок не могу не вспомнить про «Антикиллера» еще раз. Как вам кажется, такой несгибаемый, упертый герой, как Лис, возможен в сегодняшнем кинематографе?
– Понимаете, если говорить о герое, который массово появится в фильмах и сериалах, то думаю, что нет. Но если пригласить отдельно взятого прекрасного сценариста и отдельно взятого хорошего режиссера и предложить им отдельно взятую мощную криминальную историю, замешенную на новых реалиях – то почему бы и нет? Пусть сделают честное, жесткое, зернистое кино – такой фильм вполне может выстрелить. Другой вопрос, что вряд ли он станет трендом. Герой, который творил справедливость своими руками – и за это сел, а теперь вышел и начал платить по счетам – не герой нашего времени. К тому же, авторское кино количественно уступает коммерческому. Поэтому тренды диктуются именно коммерческим кинематографом.
– А вам что ближе: коммерческое кино или авторское?
– Мне интересно снимать то, что мне нравится: и не важно, коммерческая это история, или не очень. Главное, чтобы было как можно меньше императивов, то есть вещей, которые я обязан выполнить. А еще я бы очень хотел снимать по своим собственным сценариям. Но я, к сожалению, никогда не учился писать для кино (да и снимать не учился тоже), я же искусствовед по образованию. Поэтому сейчас читаю литературу, учусь, что-то пробую. И надеюсь, что что-нибудь из этого выйдет.
Вера Алёнушкина
2024 Все права защищены
