Александр Гордон: «Наш народ – как кислая капуста: чем больше гнет, тем мы кислее»

<h2>Одним из самых ярких фильмов прошедшего «Кинотавра» стал «Дядя Саша» Александра Гордона – ироничная комедия о режиссере, пытающемся снять очередной шедевр. Правда, сам Александр Гарриевич определяет жанр своей картины как «самошарж». Почему? Да потому что на главную роль он пригласил самого себя. Что общего у Александра Гордона с его экранным героем, выясняла журналист Культуромании. </h2> – Александр Гарриевич, когда Ваш персонаж, известный режиссер, варит кофе, он говорит (как бы совершенно случайно), что «у кофейных капсул одно назначение – погибать». При этом понятно, что речь идет вовсе не о кофе, а, скорей, о природе творчества. Какое отношение фраза «их назначение – погибать» имеет к человеку, который пишет, снимает кино и так далее? Здесь все дело в творческом эгоизме. Потому что любой художник – эгоцентрик чудовищный. Он пытается заставить всех поверить в свою собственную проекцию мира. И именно этот эгоцентризм рождает потребительское отношение ко всему, что творится вокруг. Мой герой – он как бы спрашивает себя: эта природа, эта рыбалка, мои отношения с кем-либо – для чего они? А для того, чтобы я их взял (делает жест, как будто что-то хватает и сжимает в кулаке) – и выжал из них искусство. Кому это искусство нужно – вопрос другой. Но он-то свято убежден, что оно просто необходимо. – А Вы как считаете, такое искусство нужно? А на этот вопрос как раз отвечает теща, приехавшая к дяде Саше. Она произносит ключевую для фильма фразу: «Искусство для жизни, а не жизнь для искусства». – «Дядя Саша» – это в каком-то смысле фильм-провокация. Были ли у Вас сомнения, выходить ли в главной роли самому? Да, были. – То есть изначально «самошарж» не планировался? Он планировался, но это не значит, что я собрался играть дядю Сашу сам. Я думал доверить его какому-то большому артисту, который сможет понять, насколько безжалостно меня можно избивать в этом фильме. Но когда я начал перебирать по именам, то понял, что потрачу год, чтобы объяснить другому актеру то, то знаю о себе без каких-либо объяснений. Ну и зачем это нужно? В общем, режиссер Гордон предложил артисту Гордону роль – и артист Гордон согласился. Да и кто от такого откажется?! – А «Дядя Саша» – это самоирония или исповедь? Или просто творческое хулиганство? Я всегда думал, что любое художественное высказывание – это либо проповедь, либо исповедь… – Мне Ольга Остроумова как-то на интервью сказала то же самое… У меня, наверное, подслушала (смеется). Так вот: «Дядя Саша» – скорее, исповедь. Но исповедоваться всерьез перед незнакомыми людьми может лишь идиот. Поэтому я бы сказал, что «Дядя Саша» – это самоисповедь. Подошел к зеркалу и начал сам себя «мордовать»: мол, козел ты… – А насколько Вам вообще свойственна самоирония в жизни? Хотя, наверное, глупый вопрос: я же знаю журналиста Гордона… Но все-таки? Ну, по фильму Вы же видите, что свойственна. И даже не самоирония, а самоуничтожение. – А что у Вас общего с героем? Я не про автобиографические данные, конечно... Общего как раз мало осталось: собственно, именно поэтому я кино и снял. У меня не так много фильмов: всего четыре (один из которых совершенно неудачный). И всякий раз это была попытка ответить на какие-то накопившиеся вопросы. (Да, вот такой странный способ я нашел отвечать на вопросы – дорогой очень способ, кстати.) И в этот раз было то же самое. Мне надо было определить свой статус – и сделать это минимально болезненно. И я представил себе, каким бы я был, стань я профессиональным режиссером, снимающим по картине в год. Так вот: именно таким чудовищем, как дядя Саша, я бы и стал… – А почему он чудовище, как вам кажется? Он чудовище, потому что ради целей – искусственных целей (а в искусстве других целей нет) – он готов уничтожить реальные жизни. И свою, и чужие. И в этой своей одержимости он похож, скажем, на Циолковского, который предлагал для покорения планет уничтожать любую жизнь, которая будет мешать существованию нашей. И дядя Саша уничтожает жизнь в себе самом ради существования жизни иллюзорной. Кстати, помните, в какой-то момент героиня великой актрисы Ольги Михайловны Яковлевой говорит дяде Саше: «Уж не думаешь ли ты, что Господь, или Судьба, или Рок – плохие и скверные режиссеры? Нет, они поинтереснее тебя будут»… Это как раз те слова, которые я говорю сам себе. И они искренние абсолютно. Да и весь фильм, как мне кажется, как раз об этом. – Но смотрите, что получается: Ваш режиссер, гоняясь за иллюзиями, волей-неволей воплощает их в действительности. Он выдумывает ситуацию с изменой жены – и вуаля! – получите-распишитесь… Да, причем идет он на это сознательно, но справиться с происходящим – кишка тонка! В том и беда. Если бы он справился, если бы капсулу раздавил и выжал из нее это пресловутое «святое искусство» – тогда был бы другой разговор. А так он даже кофе выпить не в состоянии. Кстати, именно поэтому я настаивал на жанре комедии. Потому что когда герой выходит на борьбу с Роком и погибает – это трагедия. А когда киксует – комедия. Вот и всё. – А каков Александр Гордон на площадке? Не Александр Авербух, а именно Вы? Ну, в этом смысле я на дядю Сашу похож. Потому что подчинить всех своей воле – если она у тебя есть – это кратчайшая дорога к задуманному. Вот прям кратчайшая. При этом поведение режиссера зависит еще и от других вещей: от материала, от опыта, от команды... На своем первом фильме я выматерился всего один раз: когда длиннющая панорама, безукоризненно снимаемая, уперлась в осветительный прибор, который забыл какой-то придурок убрать. И это был мой первый мат на площадке. На втором фильме условия были другие – и группа была другой. Там я вообще без мата не разговаривал. А съемки «Дяди Саши» – это расслабон. За 32 смены – только одна получасовая переработка (киношники поймут, о чем я). И мы со съемочной группой просто хулиганили: это был абсолютный «лайт». – Но если актер вдруг начинает спорить, тогда как быть? Такого не бывает. Вот в фильме мой герой говорит персонажу Сергея Пускепалиса: «Как ты можешь думать, ты же набор пикселей в видеофайле. Вставай – и давай ножками, ножками». Так и есть. – А импровизация во время съемок важна? Да, конечно. Без нее нет ни музыки, ни театра, ни кино, ни живописи. Импровизация ведь что такое? – это роспись по задуманному. То есть ты должен держаться магистральной линии (знать, откуда ты идешь и куда). А вот как именно ты придешь к конечной цели – это и есть импровизация. У меня в сценах репетиций актеры творили, что хотели: я отпустил их полностью. Так что тут с их стороны даже не помощь, а громадное авторское участие. – Я также знаю, что Гарри Гордон помогал Вам на площадке… Дело в том, что я впервые нахожусь в той шизофренической ипостаси, где я и сценарист, и режиссер, и продюсер, и исполнитель главной роли. Поэтому мне нужен был взгляд со стороны – и взгляд человека, которому я доверяю. А больше всех я доверяю отцу (и в творческом смысле тоже). Поэтому пришлось выдернуть его из деревни, посадить за монитор и попросить только об одном: «если будет какая-то совершенная дикость – говори сразу». Так что на площадке он «работал» у нас камертоном. И позволял мне зарываться в процесс с головой, не отвлекаясь на самого себя. Я и не отвлекался – знал, что за этим присмотрит Гарри. Он присмотрел. – Кстати, ходят слухи, что Вы недовольны тем, как прошла премьера… Да я абсолютно счастлив. Более того, я доволен пресс-конференцией, где критики, которых я знаю и которых не раз обижал, должны были накинуться на меня, покажись им фильм слабым. Но ничего, кроме комплиментарных вопросов, я от них не услышал. Для меня это даже странно… прямо успех. Хотя больше всего я боялся, что «Дядю Сашу» воспримут как драму. Ведь «раз картину показывают на «Кинотавре», значит, это авторское кино – тяжелое, мрачное». А мой фильм – белая ворона. Но когда смех раздался именно там, где я и планировал – и потом не стихал до конца, я успокоился. И неважно уже, хорошее получилось кино или плохое. Люди отдохнули – это важнее. – Александр Гариевич, один из первых эпизодов «Дяди Саши» – это сцена питчинга. Ваше отношение к питчингам как к таковым? К форме или к содержанию? – И к тому, и к другому. Думаю, оно, скорее, положительное, чем отрицательное. То, что раньше делалось кулуарно, стало публичным. Раньше подавались заявки – читал ли их кто, мы не знаем. А теперь видно, что люди, принимающие решения, сидят в зале. – Но обсуждение все равно происходит где-то там за кулисами... И это их право. Обсуждение и должно быть кулуарным. Но точность решения теперь может оценить каждый. Вход-то на питчинг свободный. Поэтому шансов на коррупцию, скажем так, стало меньше. Что касается формы, то я считаю, что она несовершенная крайне. Что такое семь минут на представление картины? Попробуйте за это время рассказать концепцию ресторана – у вас ничего не выйдет. А уж про фильм-то и говорить нечего. – А это правда, что эпизод, где действие происходит на питчинге, вы снимали во время питчинга настоящего? Да. Причем, тогда у всех буквально крыша поехала. Представьте: объявляют проект «Дядя Саша», а на экране – логотип «Незабытых предков»; выходит Гордон, несет какую-то чушь про духовные скрепы, называет Петра Толстого другим именем – и все думают: «что за бред»? Но мучил я их недолго – всего минуты четыре, после чего извинился и объяснил, что бюджет у нас небольшой, поэтому мы решили снять эпизод с питчингом прямо здесь. И спасибо, что подыграли. – Претензий к Вам, насколько я знаю, не было? Да вот сейчас встречаются люди, которые говорят, что я что-то им должен – и немедленно! Мол, на «Кинотавре» проходу им никто не дает, все спрашивают: о, ты у Гордона снимался? Смешно. – Александр Гарриевич, немного банальный вопрос. Как вы оцениваете ситуацию, которая сложилась сегодня в нашем кино? Знаете, поскольку «Закрытый показ» закрылся (уж простите за тавтологию), то профессиональная необходимость смотреть наше кино у меня пропала. Я и не смотрю. Я, кстати, вообще кино не люблю. Но за кинопрокатом слежу. И вот тут интересно, да. Тут тенденции наметились очень странные. Во-первых, у нас произошло импортозамещение – правда, только на картины, затрагивающие темы патриотизма (включая спорт) и на аттракционы голливудского толка. Во-вторых, кроме 13-15-тилетних людей, которые раньше заполняли кинотеатры, в залах стали появляться зрители 21+. Для маленького кино – такого, как я снимал – это хорошо. Поэтому надеюсь, что какой-то процент из этих 21+, «Дядю Сашу» увидит. – Сейчас очень много разговоров о том, что сборы у нашего кино растут. И, как правило, выдвигается три версии, почему это происходит: 1) Мы научились снимать конкурентоспособное кино; 2) Зритель наконец-то распробовал всю прелесть российских фильмов; 3) Как сказал один довольно крупный продюсер, «мы уже научились загонять народ в зал». А вы что думаете? Знаете, мне кажется, что все три версии верны. Вопрос лишь в пропорции. Во-первых, если говорить об аттракционах, то мы действительно научились снимать кино, неотличимое от западного. Во-вторых, сейчас сильно давление внешнее. А мы, как кислая капуста: чем больше гнет, тем мы кислее. Наш народ так устроен. Поэтому когда помимо хорошо сделанных фильмов появились еще и фильмы на тему патриотизма, то это добавило людей в залы. В-третьих, мы действительно научились хотя бы имитировать, что у нас есть индустрия. То есть о зрителях вспоминают не тогда, когда фильм собран, а еще на первых прикидках сценария. И даже фокус-группы, наконец, появились. В общем, все вместе это и дало такой выхлоп. Но как долго он продержится – я не знаю. Меня же радует то, что зритель постарше пришел в кинотеатр. – А к протекционизму Вы как относитесь? Введение квот, смещение премьер иностранных релизов в пользу отечественного кино? Я думаю, что это, скорее, хорошо, чем плохо. И вот почему. Бюджет голливудского фильма, условно говоря – это 400 миллионов долларов. И он потрачен на что? – на релиз в США, где деньги уже вернулись. Поэтому иностранные продюсеры приходят на наш рынок и вкладываются только в рекламу. Тогда как нашим производителям картину еще надо снимать. То есть мы изначально в неравных условиях с западными релизами – и, конечно, эти условия надо сравнять. Другое дело, что те методы, которыми их сейчас сравнивают (премьеры передвигают и так далее), мне кажутся недостаточными и опасными. А вот сделать так, как во Франции, то есть лимитировать количество западных фильмов и получать с них сборы – вот это мне представляется разумным. Вера Алёнушкина

Кино-театр

Коллекционирование/Арт-рынок

Коллекционирование/Арт-рынок

Коллекционирование/Арт-рынок