Кем бы был и что бы думал и чувствовал Владимир Семенович, доживи он до наших дней – и насколько сейчас актуально и востребовано его творчество, интересен ли он кому-нибудь, кроме переживших его и изрядно постаревших современников?
В чем-то это вопросы похожие, однокоренные, но во многом и разные. Можно быть интересным и актуальным спустя много десятилетий и даже веков после своей смерти и окончания эпохи, которой ты хронологически принадлежал. Можно перестать представлять для окружающих какой-либо интерес еще при жизни. Есть и третий вариант – взобраться своими делами на такую недосягаемую высоту, пребывание на которой делает тебя как бы невидимым, принадлежащим уже не своему времени, а Вечности. Автор этих строк помнит свои эмоции от известия о смерти Рэя Брэдбери 5 июня 2012 года. Это лишь на малую толику была скорбь, а в куда большей степени – благоговение вперемешку с удивлением. Удивлением не от того, что Брэдбери умер, а от рефлексии того факта, что еще несколько часов он жил – жил с нами в одно время, давно обручившись с Вечностью, а мы это знали как факт, но не осознавали как феномен. Можно ли глубоко обжигающе скорбеть о физической кончине того, кто духом и делом своим давно над временем?
И сразу следующий, возвращающий нас к основной теме нашей статьи вопрос – уместно ли причислять Высоцкого к таким вневременным личностям, если не во всемирном, то хотя бы в российско-постсоветском масштабе? Все-таки он слишком принадлежал советской эпохе, был слишком советским персонажем, при этом очень многие и небезосновательно считали и считают его антисоветчиком. Противоречие здесь кажущееся, ведь антисоветчик – это человек, по большому счету не знающий иной системы координат и иного смыслового поля, кроме советского, просто живущий и действующий с позиций их отрицания и критики.
Негативное отношение Высоцкого к окружающим его реалиям порой достигало весьма серьезных значений. Федор Раззаков в своей книге «Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне» приводит любопытный факт: однажды Владимир Семенович и его товарищ Вадим Туманов решили составить список ста самых неприятных им личностей, каждый – свой вариант, а затем их сверить. У обоих в итоге в списке были Ленин, Сталин, Кастро, Каддафи, Ким Ир Сен, а еще – известный американский певец и артист Дин Рид, человек левых взглядов и симпатизант СССР, автор открытого осуждающего письма Солженицыну. Раззаков подробно анализирует причины нелюбви Высоцкого к Риду, резюмируя: «…Высоцкий, как истинный либерал, не мог простить Риду того, что он, будучи иностранцем, вместо того чтобы критиковать СССР и способствовать его реформированию, поддерживает кремлевское руководство, тем самым оттягивая момент начала реформ».
И все-таки желать переформатирования СССР и жаждать его разрушения – это несколько разные вещи. Тот же Раззаков, говоря про чаемые Высоцким реформы, далее говорит, что они «видимо, должны были напоминать то, что происходило тогда в Западной Европе, где еврокоммунисты объединялись с буржуазными партиями, пытаясь таким образом построить светлое будущее. Вот почему, к примеру, Высоцкий уважал позицию своей жены Марины Влади, которая была еврокоммунисткой (и участвовал в агитационных мероприятиях Французской компартии, за что та, в свою очередь, выпускала его диски)». Заслуживает внимания и прекрасная статья «Был ли Высоцкий антисоветчиком?» публициста Рустема Вахитова, который, подробнейшим образом проанализировав вопрос, пишет: «Высоцкий был твердым советским патриотом, даже невзирая на свои разногласия с идеологами и правителями СССР…В интервью программе «60 минут» американского телевидения Высоцкий… объяснил свой отказ эмигрировать: «Я уезжаю уже четвертый или пятый раз и всегда возвращаюсь… Я люблю свою страну и не хочу причинять ей вред. И не причиню никогда »… Высоцкий не очернял и не высмеивал советскую действительность. Действительность он просто изображал – конечно, иронично, с улыбкой, но не зло, а вполне душевно, потому что сам был частью этой действительности. Высоцкий высмеивал штампы неумелой пропаганды, тот убогий, урезанный, заидеологизированный образ советской цивилизации, который навязывали всем работники идеологического ведомства, среди которых, кстати, большинство были будущими ярыми антисоветчиками типа Яковлева или Познера…в этом смысле Высоцкий был вполне советским поэтом. И его песни – подлинный памятник советской эпохе, по которому легче уловить ее дух, чем по пропагандистской продукции тех «пролетариев пропагандистского цеха», которые «во время оно» клеймили Высоцкого как антисоветчика и клялись идеалами коммунизма, а потом с легкостью сожгли партбилеты и стали клясть Советский Союз».
Но, примерно выяснив отношение Владимира Семеновича к советскому строю, мы пока довольно мало приблизились к ответу, не утратил ли актуальности весь массив его творчества, посвященный повседневности этого самого строя? В части строго формальной привязки к делам советским – да, наверное. Но во многих случаях стихи и песни Высоцкого за подобной привязкой скрывают вечные проблемы. Оттого, что граждане, вплоть до обитателей психиатрических клиник, уже не пишут по любым волнующим их поводам письма в телепередачи, считая их самым надежным контрагентом, оттого, что дантисту Рудику уже не надо ловить «вражеские голоса» по ночам с помощью приемника «Грюндиг» - не исчезла проблема «настоящих буйных мало – вот и нету вожаков». От слегка изменившейся телепрограммы почти не изменились сидящие перед «голубым экраном» Зина и Ваня как социально-психологические типажи. Не пропала и проблема запутанности семейных отношений, когда муж вынужден защищать перед женой ее собственного брата, с которым он близок на почве повседневных интересов и слабостей. Кстати, еще одна причина сохраняющейся актуальности творчества Высоцкого – как раз наличие неисчерпаемой кладези цитат на все случаи жизни.
Но ведь хватает у юбиляра и произведений, вневременных не только сутью и отдельными цитатами, но и формой – «Песня о друге», «Парус», «Я не люблю». То же и кинообразами. Для братьев Вайнеров, написавших «Эру милосердия», Глеб Жеглов был отчетливо отрицательным персонажем, но Высоцкий в «Месте встречи» сменил угол если не на 180, то на 120 градусов. Заодно и взаимоотношения Жеглова с Шараповым были от ситуации конкретной эпохи и исторических условий подняты на уровень вечных проблем человечества. Спор двух сотрудников МУРа – это вечный спор Добра с кулаками и другого, тоже вроде Добра, которое подчеркнутым отказом от кулаков порой открывает дорогу Злу. Между Глебом и Володей пробегает не черная кошка, хотя и она тоже, а гётевский Мефистофель, который, как мы помним, был «частью той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». И кухонный спор Жеглова с Бомзе – не о перспективах искоренения преступности в СССР. Он, не побоюсь этих слов, библейский («волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком») и эсхатологический.
Наше сегодняшнее отношение к Высоцкому сродни отношению самого Высоцкого к советской власти, когда даже антисоветские слова и поступки Владимира Семеновича были по-своему советскими. Мы можем не любить Высоцкого или относиться к нему равнодушно, но по-прежнему жить его цитатами и его смыслами, часто оказывающимися не его, а вечными.
Станислав Смагин — публицист, политолог. Постоянный автор таких изданий и информационных площадок, как "Известия", "Культура", "Взгляд", "Россия сегодня". Победитель литературной премии "В поисках правды и справедливости" 2016 года, номинация «Публицистика.
2024 Все права защищены
