Пафосным по стилистике, риторическим – потому что право исповедовать любую веру либо не исповедовать никакой закреплено Конституцией РФ. Лукавым же – потому что Владимир Владимирович, как и множество его товарищей по точке зрения, намеренно сваливает в одну кучу атеизм, антиклерикализм и банальное публичное хулиганство, «производители» которого могут, кстати, вообще не иметь никаких внятных религиозных взглядов, а просто паразитировать на теме, потенциально богатой «хайпом» (так в социальной среде, породившей Соколовского, принято называть ажиотажную шумиху и сиюминутную дешевую популярность).
Однако г-н Познер своим вопросом, пусть и откровенно надуманным, поднял достаточно важную тему. С тем, что быть атеистом в России юридически никак не запрещено, мы разобрались. А житейски?
Нормальная ли это ситуация не по букве закона, а по правде жизни – русский атеист? Вопрос сложный уже хотя бы потому, что и без того размытые понятия «верующий» и «неверующий» в специфических российских условиях размываются еще больше, к тому же каждый случай индивидуален, и часто формальный атеист живет намного более христианской жизнью, чем формальный верующий. В формально православной до мозга костей Российской Империи было минимум два неверующих обер-прокурора Синода, и если Петр Чебышев весь отведенный ему срок (1768-1774) публично богохульствовал и бранился с клиром в духе пресловутого Емельяна Ярославского, то князь Александр Голицын, при назначении недоуменно сказавший Александру I: «Я ведь и веры не имею», потом все-таки уверовал, правда, очень своеобразно, исповедуя туманный экуменизм.
Еще у одного обер-прокурора, знаменитого Константина Победоносцева, который сам был весьма религиозен, жена не носила нательный крест, объясняя, что внешние религиозные атрибуты исключительно для черни. Вообще для русского дворянства XVIII-XIX веков атеизм, агностицизм и религиозный скептицизм были явлениями вполне обыденными. И на контрасте – сколько скрытого и не очень христианского содержания было во многих сферах жизни формально атеистического Советского Союза, например, в литературе. Владимир Тендряков, написавший в конце 1950-х резко антирелигиозную повесть «Чудотворная», на закате писательской карьеры в романе «Покушение на миражи» (он же – «Евангелие от ЭВМ») недвусмысленно признал бессмысленность истории человечества без фигуры Иисуса Христа.
И вот в этом почти предсмертном признании Тендрякова, наверняка до последнего вздоха не считавшего себя верующим, и заключается ответ на поставленный вопрос.
Не верить в Бога или сомневаться, что он существует, в России можно. Отрицать христианскую основу и почву русской и европейской – в самом широком смысле – цивилизации тоже можно, но глупо и противоречит фактам.
Взять хотя бы светский гуманизм и светскую этику, а также пресловутые «общечеловеческие ценности» и «права человека». Это вещи не естественные, природные, как ошибочно считают многие, а обязанные своим появлением христианству и, в частности, Нагорной Проповеди.
Лежит учение Иисуса и в основе всей нашей культуры, о чем многие, к сожалению, забывают, как и об истинном происхождении привычной морально-этической системы координат. Некоторое время назад я был в Ростовской государственной консерватории на концерте замечательной ее преподавательницы Юлии Гридиной, выступавшей вместе со своими учениками. Прогуливаясь перед началом действа в холле, я разглядывал выставку книжных изданий консерватории. Мое внимание привлек красный томик «Музыкальная культура христианского мира». И тут, освежив в памяти исторические некоторые знания, я вдруг подумал о том, что не просто существует музыкальная культура христианского мира -- мировая музыкальная культура в принципе немыслима без христианского фундамента. Какое количество великих произведений великих композиторов имеют либо прямо духовное содержание, либо соответствующие отсылки и аллюзии! (Кстати, содержание концерта Гридиной это лишний раз подтвердило.) Да что там говорить - сами названия нот, всем нам известные «до-ре-ми-фа-соль-ля-си», некогда придумал монах-бенедиктинец Гвидо д’Ареццо, взяв за основу первые слога строк католического гимна Иоанну Крестителю.
Все это среднестатистический теплохладный обыватель, вне зависимости от формальных религиозных воззрений, после некоторых размышлений признает. И тут же замнется: все равно, где музыка и культура, а где – христианство…Христианство – оно в храме, или дома возле иконы, или пару раз в году во время освящения воды, куличей и яиц.
Это стремление тотально отсечь религию от всего и вся, загнав в рамки предельно узких площадок и смыслов, словно некую если не болезнь, то деликатную и келейную особенность – порождение светского государства в худших его формах.
Происходит сие не только в России с ее историческими катаклизмами XX века, да и предыдущих периодов. На Западе ситуация идентична. Причем там нередко все еще более дико, вызывающе и уродливо, но это не повод нам задирать нос и считать себя более духовными, точнее – менее бездуховными. Симптомы и конкретные формы напасти разные, но суть одна: христианство из тотальности сначала превратилось в некую банальность, настолько самоочевидную, что ее и специально проговаривать не нужно, а затем в то, что проговаривать зазорно.
Вне всякого сомнения, огромную роль в случившемся играли философы, бунтари и конструкторы социальной реальности. Однако имело место и банальное нарастание обмирщения из поколения в поколение. В I века нашей эры еще были живы апостолы, ученики Иисуса, люди, лично знавшие Спасителя. После них остались ученики учеников, те, кто лично знал и слушал апостолов. Потом – ученики учеников учеников. И так далее, с каждым поколением все тоньше и тоньше.
Вот только определенная частичная естественность процесса – не повод с ним смириться, ибо слишком часто естественное равно смертельному. В конце 80-х-начале 90-х годов прошлого века много говорили о «втором крещении Руси», говорят и сейчас, и правильно, нужно и говорить, и делать. Но в ходе этого делания критически важно не только строить храмы и наращивать количество часов ОПК в школе.
Самое главное – это вернуть в повседневность и особенно в культуру как фундамент повседневности и людского мировоззрения то самое утраченное чувство. Чувство христианства как святой банальности, не загоняемой в гетто ввиду повышенной сакральности или, наоборот, повышенной чудаковатости.
Христианство как основу нашего ментального и культурного кода должны ощущать все, включая агностиков и атеистов. Простой пример – недавно в дискуссии о дальнейшей судьбе Исаакиевского собора великий наш режиссер Владимир Бортко, яростно отстаивая законность и абсолютную адекватность передачи Исаакия РПЦ, оговорился: «Я так считаю, хотя скорее агностик, если вообще не атеист».
Когда заголовки вроде «Музыкальной культуры христианского мира», в которых слово «христианский» соседствует с чем-то на первый взгляд мирским, перестанут вызывать отторжение и смутную тревогу, многие проблемы нашего общества разрешатся. Тогда и вопросы, подобные познеровскому, если и будут звучать, то вызовут разве что недоуменное пожимание плечами и чувство неловкости за вопрошающего. Быть атеистом, агностиком, религиозным скептиком, антиклерикалом в России можно. Отрицать ее христианскую природу, особенно в агрессивной или оскорбительной манере, нельзя. Тут дело даже не в законе, а в здравом смысле. Человек может по каким-то причинам не общаться со своей семьей. Огорчительно, но повсеместно, и причины часто веские. Тем не менее, отрицать кровно-родственные связи с ней – это, знаете ли, претендовать на рождение от непорочного зачатия. Насколько мне известно, непорочное зачатие атеисты отрицают.
Автор статьи: Станислав Смагин
2024 Все права защищены
