— Юрий Вячеславович, вы руководили каналом, снимали кино, то есть умеете считать деньги. Может ли театр существовать на те средства, которые ему выделяет город?
— Ключевое слово – существовать. Почему в России исчез кинематограф? Молодежь туда не приходит, а те, кто все-таки пытается, мечтают работать в Голливуде. Театр сохранился благодаря энтузиастам и государственной политике. Причем поддержка со стороны государства стала гораздо прозрачнее. Мне достался театр со сложной историей. Но был ли зритель? Отвечаю, потому что знаю теперь все цифры: зрителя не было. Мало работали с труппой. Театр был в запустении и весь в долгах. Для меня, как для нового художественного руководителя, ничего не «скостили»: долги прежнего руководства нахлынули на нас, и мы все заработанные сегодня деньги отдаем, чтобы их погасить. Нет, я не жалуюсь.
— Но вы же понимали, что вас приглашают в качестве антикризисного менеджера?
— Да, я это прекрасно понимал и знал, на что иду. Меня пригласили, чтобы поставить дело, и мне самому это действительно интересно.
— Вы увеличили количество кресел на 130 штук – уверены, что зал будет полон зрителями?
— Я бы еще хотел просить департамент разрешить мне надстроить балкончик. Я хочу довести до 450 мест. Я считаю, что идеальный размер зала — до 500 мест .Я воспринимаю театр, здание и труппу как свою, и если вы меня где-то увидите в рекламе зеркал, не удивляйтесь. Я продал себя зеркальной фабрике на Нагатинской, и мне зеркала в театр дали бесплатно. Если вы увидите меня в рекламе мебели, тоже не пугайтесь, потому что мебель у нас появилась благодаря этой рекламе — мне лично ее подарили, а я ее поставил в театр. Если вы увидите меня в рекламе ковров… значит, мы в театре положили ковры.
Я пришел в театр в конце января. За это время мы успели провести весенний театральный сезон, сделали косметический ремонт театра, оснастили сцену качественным светом, посещаемость сайта поднялась со ста человек в день до четырех тысяч, а в моменте до десяти-одиннадцати тысяч. В лето уходили с продажами билетов – 99 процентов, при ценах на билеты от двух до пяти тысяч.
Мы активны, хотя у нас нет денег на рекламу. Мы довольно много сделали. Мы пытаемся вписаться в театральную карту Москвы. Это непростая задача. Мы договорились с театром Вахтангова, с РАМТом, с Таганкой о сотрудничестве, об обмене рекламными возможностями, и прорабатываем вопрос продажи билетов партнеров в кассах этих театров. Кто-то скажет: ребята, ну, где театр Вахтангова и где театр «Модерн»! Отвечаю: все меняется.
—То есть вы новую маркетинговую схему предложили московским театрам.
—Мне кажется, что в нынешней ситуации театры должны друг друга поддерживать. Я пользуюсь случаем, чтобы сказать. У нас нет рояля, а он нам очень нужен. Обращаюсь ко всем театрам: может быть, у кого-то два?
— Скажите, пожалуйста, отработав восемь месяцев, насколько более скептично вы стали смотреть на возможности театра? Вначале вы собирались выпускать по премьере каждый месяц.
— Мы так и работаем. У нас каждый месяц — премьера.
— Где берете деньги?
— Нам помогаем Департамент, мы стараемся зарабатывать сами. Мне, конечно, очень хочется избавиться от старого репертуара, хочу оставить только один спектакль. Четыре я уже убрал. Почему? Потому что зритель не идет. Кроме того, данный репертуар очень долго шел и исчерпал свой потенциал. Я делаю театр широкого репертуара. У нас играет прекрасная Вера Васильева в спектакле «Однажды в Париже» и идет мой «О дивный новый мир». Это два разных театра. Как и мы с вами. Мы же разные? В ноябре мы выпустим шекспировского «Юлия Цезаря», а в будущем году, дай Бог, начнутся репетиции «Войны и мира». Я очень давно хотел поставить этот спектакль, не смог этого сделать ни в одном театре.
— Все боятся, масштаб-то какой.
— После успеха спектакля «Цветы для Элжернона» в РАМТе я в течение четырех лет просил постановку, но получал отказ: «Приходите завтра!» И я отчаялся и стал более активен в сфере театра. Театр мне интересен, и я считаю, что экономическая его составляющая может увеличиваться. Я уверен, что театр может зарабатывать деньги.
— Как же это сделать?
— Очень просто. Для этого в театре должна быть сбалансированная и понятная политика для зрителя. Зритель должен понимать, что его ожидает, он не должен быть обманут. Второе — абсолютная дружба и партнерские цеховые отношения с другими театрами. Третье — четкая бизнес-стратегия. Вы знаете, сколько я продаю билетов через кассовых операторов? Восемь процентов. Восемьдесят процентов мы продаем через сайт театра и кассу. Кассовых операторов скоро просто не будет, это уйдет. Я вам скажу: если вы на белом коне входите в бизнес, вам нужно постоянно меняться. У нас в театре нет бесплатных билетов, я запретил. Нету! Все мои знакомые покупают билеты.
— А прогон для пап и мам? Это святое.
— Прогон мы делаем, но действительно для пап и мам. А кто не успел посмотреть, приходит потом и покупает себе билет. Мы приглашаем прессу на спектакли, даем несколько мест. Но прокатчики, нужные люди, знакомые знакомых,— пожалуйста, все в кассу. У нас нет генерального спонсора, мы работаем только на кассе театра. У нас все прозрачно. Я одинаково щепетильно отношусь к своим деньгам и к государственным, мы готовим документацию строго в рамках закона. Я это делал и в 90-е года, и когда шла пальба, я существовал очень комфортно. Знаете, почему? Я не воровал и не врал. И все знали, что если они будут работать со мной, все будет понятно и прозрачно.
—А говорят, что сегодня учреждения культуры не могут работать, не нарушая законы. Законодательство так устроено, что не нарушить его невозможно.
— Есть сложности. Меня удивляет, как можно было этот закон о госзакупках, 44-й, кажется, применить к театрам. Я при любой возможности буду об этом говорить. Это не дело, господа! Я решил повесить занавес перед входом в зал, чтобы затемнить вход — я должен купить карниз через госзакупки. Я туалетную бумагу закупаю в театр по конкурсу. Чай я три месяца приносил актерам из дома, потому что мы не можем купить чай просто так. Я предлагаю министерству культуры понять одну вещь: вы не считайте, что все люди воры. Не надо все через тендер, доверьте, пусть сами решают, какую туалетную бумагу и лампочку купить. Если бы у меня была свобода, я бы такой тендер устроил, государство бы отдохнуло, сам бы все контролировал. Но если кто-то украдет, я первый буду выступать за наказание, потому что воровать нельзя, надо зарабатывать.
— Сколько у вас получают актеры?
— Департамент культуры распорядился, чтобы мы повышали оплату труда, и мы будем это делать, хотя нам крайне сложно. У нас люди получают 30—50 тысяч, мы должны выйти на 48. Нам это крайне сложно, потому что мы на руинах, у нас еще не выстроен репертуар. Я пошел к главе Басманного района на встречу, сказал: может быть, мы что-то сделаем для района, а район что-нибудь сделает для нас? У вас есть интерес к нашему театру? Он сказал: нет. Вы подчиняетесь не мне, а министерству, а у меня есть два дома культуры. Это катастрофа. Мне четко сказал молодой человек, моложе меня в два раза: у меня нет интереса к театру. Это ненормально, господа! Я коренной москвич и скажу вам, напомню, что в Москве люди всегда друг другу помогали, строили во дворах площадки, теннисные столы...
— У вас такая красивая руина во дворе. Это ваше?
— Да, это бывшее зернохранилище, часть хлебной биржи, для которой было построено наше здание. Слава Богу, проект реконструкции, уже запущенный, нам удалось тормознуть и заказать новую документацию. В проекте, который делали до меня, наставили такое количество колонн, что там можно втиснуть только кабинеты. Хотя нужно просто положить балки и открыть там еще одну площадку. У нас две сцены, причем мы их привели в порядок своими силами, департамент на это денег не выделял. Мы перекрасили зал, переделали сайт, сейчас наконец отремонтируем зрительский туалет. Я считаю важным для себя привести этот театр в современный вид, это касается в первую очередь постановок, но и туалетов тоже. У меня сейчас буфет — лучший в Москве. Знаете, почему? Потому что я попросил помочь театру своих знакомых, которые делают большие рестораны. Они на этом, скажу честно, вообще не зарабатывают, но они нормальные люди, пришли и помогают. И у нас цены очень адекватные, у людей шок: как это — каждый день свежая выпечка. У нас потрясающие эклеры, сами выпекаем. У нас теперь мини-ланчи, то есть перед началом спектакля вам дадут меню, вы поставите галочки и в антракте вас будет ждать накрытый столик. Почему я это сделал? Потому что я сам вечером прибегал в театр голодный и стоял в очереди, чтобы получить завернутый в целлофан бутерброд с рыбой. У нас сейчас идеальный буфет.
— Вам близка идея театра как культурного центра, в котором есть и ресторан, и книжный магазин, может быть, даже маленький кинозал?
—Я считаю, что театр должен оставаться театром, и я против превращения театра в досуговый центр. Вы знаете, что мы ввели дресс-код, у нас в театр нельзя прийти в спортивной одежде. У нас даже был конфуз по этому поводу. В воскресенье директор театра приехал в курточке и в джинсах, и прошел через зал в антракте. И одна зрительница сказала: «Непорядок, молодой человек! Здесь так не ходят!» Так что идея с дресс-кодом работает. Мы, конечно, вынуждены смириться с кроссовками. Что поделать, если в стране случилась метаморфоза — люди надевают костюмы и платья и к ним кроссовки за 700 евро. Но зимой мы никого не пустим в уггах. У нас белые ковры лежат.
— Скажите пожалуйста, с чем вы думаете вписаться в систему московских театров? Чем будете удивлять?
— Театр «Модерн»— это высказывание! Те спектакли, которые у нас сейчас показываются и готовятся к выпуску — «О дивный новый мир», «Матрешки на поверхности Земли» и «Юлий Цезарь», это спектакли-высказывания. Вы можете посмотреть спектакль и не согласиться с моим взглядом на мир, это нормально. Мы ведем переговоры с другими режиссерами, будет ставить Мирзоев, Панков, мы уже договорились. Это не вотчина Юрия Грымова, я только гарант определенного уровня постановок, административной работы и буфета. Это для меня важно.
Автор статьи: Татьяна Филиппова
Фото: Юлия Мешкова
2024 Все права защищены
