К.: Более десяти лет фонд «Марджани» поддерживает самые крупные российские культурные проекты, связанные с исламским искусством. Расскажите, пожалуйста, почему фонд сконцентрировался именно на искусстве, имеющем определенный религиозный бэкграунд – он имеет какие-то политические, социальные цели или речь идет о просветительском аспекте в чистом виде?
Р.С.: С одной стороны, все мы понимаем, что искусство само по себе – наднационально. С другой - даже сегодня, когда многие границы стерты, очевидно, что разные культуры имеют те или иные национальные и религиозные основы. То есть, культурные традиции основаны, в том числе, на религиозных началах. Сегодня язык искусства трансформируется, меняется техника, изменяется и само восприятие искусства. Но его истоки, определенную начальность, отрицать невозможно, и даже если художник не позиционирует себя по определенным национальным или религиозным признакам, все же мы обязательно разглядим его идентификацию, он непременно оставляет некий месседж, и это след его происхождения, его корней. ХХ век во многом был атеистическим, но даже в условиях атеистического заказа настоящий художник всегда видел нечто большее, чем формальное решение, чувствовал определенную надмирность искусства.
Цель нашего фонда – дать представление об исламском искусстве, и сторонний, и внутренний взгляд на мусульманскую культуру, на ее отдельные аспекты. Если говорить о стороннем творческом видении на исламский мир, очень интересна ориентальная тема в изобразительном искусстве. И если в Европе рубежа XIX-XX вв. ориентализм был связан со взглядом на страны исламского мира как на художественное явление, то наш, российский интерес к этой культуре стал более глубоким, потому что она не воспринималась как далекое экзотическое чужеземное явление.
Мы работаем с несколькими блоками. Один из основных – это классическое исламское искусство периода от средних веков и до сегодняшнего дня. Второй – это русский «ориентализм»: художественное явление, которое предлагает глубокий заинтересованный взгляд на искусство Востока (здесь мы можем перечислить большое количество великих художников от Верещагина и Кузнецова до Волкова и Николаева). Еще одна важная для нас тема – современные художественные процессы. Интересно наблюдать, как отдельные мусульманские художники предстают воспитанниками еще советской художественной школы, другие – возвращаются в досоветские традиции, а третьи предлагают совершенно современный взгляд. Перед рядом художников из бывших союзных республик сегодня стоят задачи построения новой модификации, выработки нового художественного языка либо возрождения (в иных случаях – имитации непрерывности) некой традиции, существовавшей до СССР. То же касается и отдельных регионов России: Татарстан, Башкирия, Северный Кавказ обладают своими особенностями, в художественном языке в том числе.
К.: То есть, вы сосредоточены именно на территории бывшего СССР?
Р.С.: Не только. Скажем, если речь идет о классическом исламском искусстве, то ограничиться рамками бывшей Российской империи невозможно. Иначе это будет слишком узкий взгляд, так как ислам – явление глобальное, и в художественном смысле обладающее и общими, и региональными чертами. Но при этом мы выделяем «пророссийскую» составляющую, и наша коллекция по тем или иным критериям обращается к территориальным, историческим проявлениям, имеющим отношение к России. К тому же, каждая коллекция должна иметь собственное лицо, выделяться в ряду других собраний. Здесь мне хочется подчеркнуть, что даже в Германии и Канаде, то есть там, где не было коренных мусульман, есть музеи исламского искусства (в отличие от нашей страны). При том, что Россия — это огромная территория с большим исламским наследием и с исламским настоящим: их невозможно просто вычеркнуть из истории и социума. Одна из причин сложившейся ситуации заключается в том, что в советский период исламское искусство не изучалось как художественное явление, хотя востоковедение было очень сильным. Впрочем, Музей Востока и Эрмитаж собрали прекрасные коллекции. После распада СССР, в поисках идеологии, государство обратилось к православию. Это естественно, и ничего плохого в этом нет, но игнорировать другие явления нельзя. И дело не только в том, что, скажем, мусульмане в нашей стране чувствуют себя ущемленными в культурном отношении. Проблема и в том, что в глобальном смысле исламский вопрос стоит очень остро. И нашей стране необходимо понимание, что нужно не противодействовать чему-то абстрактному, а изучать вопрос и проблематику, причем рассказывать о ней и немусульманам, и самим мусульманам. Сегодня мусульмане плохо знают сами себя, и все существующие крайности и радикальные явления во многом идут именно от незнания. Музей – это один из возможных подходов к решению данной проблемы, потому что язык красоты – наиболее понятный язык для большинства людей. Наш фонд стремится рассказать о культуре ислама во всех ее аспектах – созерцательном, историческом, философском и других.
К.: А если, к примеру, художник является неверующим человеком, но родился в мусульманском регионе – его можно назвать представителем исламской культуры?
Р.С.: Говорят, хороший художник не может быть атеистом... Он говорит о Главном либо говорит для Главного, работает над некой загадкой. И если рассуждать чисто теоретически, то в творчестве упомянутого вами абстрактного художника сложно будет не найти некую религиозную (можем назвать ее духовную) составляющую. Но все же в наших исследованиях мы пытаемся рассказать о более очевидных примерах. Скажем, об уже упомянутом ориентализме. Но чем полнее мы стремимся описать то или иное явление, включив в него даже тех же советских художников, которые окончили Репинку или Суриковку и практически не жили в родном регионе, тем честнее будет картина.
К.: Расскажите, пожалуйста, о вашей коллекции: как она начиналась?
Р.С.: Наша сверхзадача – открытие музея исламского искусства. Мы хотели бы открыть не просто пространство с красивой развеской, а интеллектуальный центр, место встречи и диалогов для разных культур. Потому что искусство – это предлог для разговора, и все классические искусства построены на этой идее, они являются чем-то большим, чем предметом или иллюстрацией. А началось формирование нашей коллекции в 2006 году, тогда же, когда открылся фонд. Сегодня мы занимаемся технической и методологической систематизацией коллекции и планируем открыть ее для специалистов. Речь идет примерно о десяти тысячах предметов.
К.: Какие из произведений вы могли бы отметить?
Р.С.: В нашей коллекции представлены образцы очень высокого класса, в том числе предметы, важные для мирового искусства. У нас хранится головной убор монгольской знатной дамы XIV века, уникальной сохранности с материальной и художественной точек зрения. Также в коллекции фонда есть редчайший ковер, который во второй половине XVI века был преподнесен персидским шахом османскому султану. Большинство подобных ковров находятся в Стамбуле (музей Топ-Капы), и лишь единицы – в частных руках. Очень интересный предмет – стеклянная чаша-сэндвич IX-X вв., состоящая из двух слоев с узором из золотой фольги между ними. В данный момент чаша представлена в экспозиции Эрмитажа, куда мы передали ее на пять лет. Таких чаш в мире пять или шесть. Вероятнее всего, она была создана для очень важного заказчика, шаха или хана. Интересен секрет изготовления: сосуды-сэндвичи известны с эпохи Античности, но эта вещь сделана иначе, она представляет собой технологическую загадку, одновременно являясь предметом искусства.
К.: Есть ли предметы, которые вам хотелось бы приобрести для полноты коллекции?
Р.С.: Разумеется, всегда чего-то не достает... Пожалуй, нам бы хотелось иметь больше образцов каллиграфии. Каллиграфия является одним из самых важных искусств в исламском мире, и ей всегда придавалось особое значение. Этот жанр можно встретить в архитектуре, в керамике, в ковроткачестве. История сохранила имена десятков выдающихся каллиграфов, некоторые из них открыли нечто абсолютно новое для своего периода. То же можно сказать и про миниатюристов: есть, чем дополнить нашу коллекцию. Кстати, у нас представлен Риза-йи-Аббаси́ (1565-1635), персидский миниатюрист. Он вошел в историю как реформатор, и при нём миниатюра обрела новое измерение, кто-то даже сравнивает его с художниками Возрождения, потому что он дерзнул привнести больше жизни в канонические сюжеты. Одна из примерно ста пятидесяти сохранившихся работ этого миниатюриста находится в нашей коллекции.
Сегодня мир движется к открытым коллекциям, многие музеи выкладывают цифровые изображения высокого качества. Это дает возможность воплотить новые проекты, потому что имеется доступ к мировым фондам. Мы также стремимся не только открыть доступ к изображениям, но и прописать сюжеты нескольких виртуальных выставок, с предметами из разных мировых и российских музеев. Возможно, в итоге это приведет к воплощению реального выставочного проекта.
К.: Какие проекты можно назвать «лицом» фонда Марджани?
Р.С.: Думаю, что главные выставочные и издательские проекты у нас еще впереди. Но более чем за десять лет существования фонда мы провели множество крупных мероприятий. Прежде всего, хочется отметить выставку классического исламского искусства «Девяносто девять имен Всевышнего», организованную нами в 2013 году в стенах ГМИИ им А.С. Пушкина. Пожалуй, это была первая панорамная экспозиция исламского искусства в Москве. Два года назад мы стали одними из организаторов «Путешествия ибн Фадлана» в Эрмитаже: там были представлены предметы VIII-XI вв., связанные с посольством багдадского Халифа и с культурой волжских народов. Эта миссия 922 года считается официальной точкой отсчета татарского ислама, а дневники ибн Фадлана, секретаря посольства, стали важным историческим памятником: там описаны народности и обычаи, встреченные по пути от Багдада до Булгара. Каталог выставки сопровождался новым переводом этих дневников под редакцией Михаила Борисовича Пиотровского. И еще один важный для нас проект – выставка «Образ Востока в русском искусстве первой половины ХХ века», прошедшая в 2015 году в Башкирском государственном художественном музее им. М.В. Нестерова при поддержке Государственной Третьяковской галереи, Государственного музея искусств народов Востока и Саратовского государственного художественного музея им. А. Н. Радищева.
К.: Интересно узнать о современном исламском искусстве. Казалось бы, на его пути должны стоять множество религиозных и иных запретов…
Р.С.: На самом деле, жанровое разнообразие в современном исламском искусстве очень большое, в нём есть место и весьма каноническому творчеству, и абстракции, и даже эпатажу и гротеску. Одним из распространенных клише является мнение о том, что в исламе существует запрет на изображение живых существ. Но, если мы взглянем на историю исламского искусства, то найдем там фигуративные изображения, иногда даже там, где их принципиально не должно быть. Например, у нас хранятся листы Корана Тимуридского времени (начало XV века), и на них нанесены изображения птиц. Скорее всего, они были сделаны при изготовлении самой бумаги, происходящей из Китая (такая бумага очень высоко ценилась, хотя в Средней Азии существовало собственное производство)… На самом деле, поле исламского искусства гораздо шире и свободнее, чем о нем принято думать.
Екатерина Ким
2024 Все права защищены
