- Вы сейчас живёте и пишете не в России. Надолго там?
- Я не намерен больше в Россию возвращаться. Знаете, я довольно давно дискомфортно себя чувствовал в Москве. Собственно всю жизнь дискомфортно себя там чувствовал. А потом я заболел. И когда, в конце концов, пришел в себя, понял, что раз уж я живой, то хватит мучиться, надо уезжать. Во-первых, я журналист, а там работы нет. Плюс я теперь инвалид. Инвалидам там существовать просто невозможно. Дорого. И большая часть друзей уехала. Смурно там как-то… А здесь тепло, прекрасная атмосфера, люди хорошие и полно общения. Т.е. собственно здесь я общаюсь гораздо больше, чем в Москве.
- Известно, что в 19 лет вы уехали в Данию, это даже называлось тогда эмиграцией. В одном из интервью вы говорили, что вернулись обратно в Москву, прожив в Дании около семи лет, потому что не увидели там для себя перспектив. В Черногории их больше?
- Конечно, и здесь всё зависит ещё от возраста. Одно дело, когда тебе 19 или 26 лет, каким я уехал и вернулся в Россию. А другое дело, когда тебе 46 лет. Теперь меня интересуют другие перспективы. Меня интересует, где жить и с какими соседями. Меня интересует, насколько мне комфортно, в том числе и физически. Тогда меня это мало волновало. Теперь для меня важно, что здесь тепло, красиво, дешево, и здесь есть, что любить. Я лишен рефлексии на тему Родины. У меня от России изначально нет ощущения дома. Я рано уехал. Уезжал из Советского Союза, а вернулся уже в другую страну. Если же говорить о моих героях, то некоторые из них - вполне патриоты, рефлексирующие на тему отечества, да.
- А как влияет местонахождение поэта на качество и содержание его творчества? Для ваших стихов важно, где вы находитесь?
- Сложно сказать. Пишется же периодами, не бывает одинаково. Вот сейчас такой период - пишется поменьше. Конечно, характер стихов меняется от воздействия окружающей реальности. Она имеет значение. Например, здесь я как-то близок со зверями, поэтому в моих стихах зверей стало больше. Сейчас дом, где я живу, стоит на берегу ручья и на берегу реки. Здесь куча какой-то живности. Прежде всего, собаки и кошки. Здесь коты - дикие, они живут в лесу. Лес у меня через дорогу. С конца января они у нас тут парад - алле устраивают, у них какие-то взаимоотношения, еще они пытаются пролезть в дом. Ну, здесь вообще повсеместно коты пытаются пролезть в дома и в них поселиться. Но дома у меня уже есть кот, специальный кот Рёма породы корниш-рекс, гипоаллергенный. У меня аллергия, астма, а на этого кота аллергии нет. А так бы я с удовольствием пригласил всех этих котов с улицы. Я, безусловно, счастлив, что живу на природе. Выглядываю из окна – там горы и заросли. Сад небольшой развожу. До моря 3 минуты на скутере.
КОТУ СНИТСЯ КОТ
1.
коту снится кот
событие совершается
под машиной
на стоянке по адресу Др.Живойнича, 28
2.
тикает остывающий вал
горячее дно
это как бы
начало
3.
тогда же
кошке - К
снится или лишь кажется
один человек - Ч
ой
глаз не оторвать от него
не смотреть никогда
главный
оправдывающий свет
основной человек чьи ноги – земля
голова невидима не изображается простирается
везде
он - мряю
то есть больше
чем всё
4.
сердце во сне
бьется чаще и
сердце его во мне
5.
имя его?
отвечает:
Осилиус
Осий
Асий
Осилий
(25 июня 2017 года)
- В этом стихотворении улица Доктора Живойнича – придуманная улица?
- Не совсем. Это довольно смешная история. Это улица, где я живу, но это не она (смеется). Так эта улица называлась во времена Тито. А google отказывается принимать новое название.
- А почему в ваших стихах нет знаков препинания?
- Они мешают очень часто. Отвлекают внимание от текста. Еще без знаков препинания возникает возможность другого прочтения, другой расстановки смысловых ударений.
- Расскажите про черногорское сообщество людей, которые сейчас вокруг вас. Там есть, например, соседи-поэты?
- Здесь есть разные сообщества, в которых можно участвовать. Дело в том, что Игало, пригород крупного города Херцег Нови, где я живу - город довольно космополитичный и необычный. Тут много сербов из Сербии и Боснии, много людей интеллектуальных профессий. Черногория – страна периферийная, безусловно, и делится на разные части. Здесь всё очень зависит от того, в каком месте живешь. Мне нравится, что я живу в Бока-Которском заливе - тут всё немножко «столичнее». В нашем заливе – своя атмосфера. В городе Будва – другая. Я бы не смог жить в Будве, где живут и русские, кстати. Это большой город, шумный, больше похож на Москву, хотя это, конечно, смешно, потому что размеры городов здесь несравнимы. И вот у нас есть некое городское сообщество, оно достаточно открытое. Здесь местные не дистанцируются от русских и наоборот. Очень смешанное общество. В других городах русские часто держатся особняком. Мне нравится, как тут сложилось. Мне кажется, это гораздо интереснее, нежели вариться с собственном соку. Потом, многие в курсе, что Марат Гельман (российский коллекционер, галерист, арт-менеджер – ред.) сюда приехал года три назад. Конечно, вокруг его деятельности, связанной с искусством, много что тут у нас происходит. Нужно сказать, что он довольно большие усилия здесь приложил, чтобы началась какая-то жизнь. Он создал Арт-центр в Которе, и, там большая компания вокруг, в основном художники. Но и здесь в нашем городе всегда есть какая-то культурная жизнь, не скучно – киноклуб, фестивали, карнавалы, концерты и т.п. А в воскресенье можно поехать в Котор и провести время в Арт-центре, попить вина, пообщаться с кем-то, посмотреть выставку. Конечно, я не сравниваю это с какой-то столичной жизнью, где, понятно, она бьет ключом, где происходят какие-то бесконечные посиделки. Но мне активности тут хватает. Хотя по поводу посиделок я бы заметил, что для меня лично здесь посиделок больше, потому что в Москве все бесконечно заняты, у всех свои дела, все боятся какую-то грань переступить, все торопятся куда-то еще. У меня здесь гости бывают в 10 раз чаще, чем в Москве. Понятно, что людям в Москве было сложно ко мне ездить - расстояния жуткие. А здесь как-то живешь в центре событий или рядом с ними. Даже среди людей на улице у меня теперь много знакомых. Еду на своем скутере по набережной, со мной все здороваются. Я знаю каких-то местных продавцов, встречаю приятелей, русских - не русских – не важно.
- Вы следите за поэтической, литературной жизнью России оттуда? Она Вам интересна?
- Ну, а она же – не секрет, и, конечно, она меня интересует. Это же не важно, где жить, чтобы интересоваться. Но литературная жизнь - это такая штука медленная, это не то, чтобы каждую неделю какие-то события. Меня, собственно, интересует, чтобы появлялись какие-то новые авторы или, чтобы у старых появлялся новый голос. Но за последние 2-3 года пока радикальных изменений не заметил.
- Конечно, ваш манифест «нового эпоса», которому, кстати, скоро уже будет 10 лет «со дня провозглашения», всё-таки поднял вопросы, которые так и остались неотвеченными…
- Нет, я его не провозглашал. Я пытался, в силу своего скудоумия, объяснить, «что» и «почему» сейчас с поэзией происходит. Это не манифест. Как раз таким названием его пытались наделить некоторые филологи, потому что, если это манифест, то тогда спорить не о чем, человек что-то заявляет, ну и ладно - что обсуждать? А я - то пытался описать текущую ситуацию и обсудить её. Но не получилось. Хотя теперь, как мне кажется, многое развивается именно по описанному мной сценарию. Конечно, появились и радикально противоположные течения. Я это не мог предположить. Ну, жизнь тем и хороша, что неожиданна.
- Т.е. вы наблюдаете дальнейшее развитие этой тенденции у современных поэтов как-то совсем по-другому, не так, как «давеча», обращаться с текстом, радикально по-новому выстраивать свои с ним отношения?
- Да, есть авторы, которые работают именно в описанном мной ключе. Но, конечно, искусство, литература – они же многообразнее, чем чьи-то соображения.
- Вы тогда заявили позицию, что ваш герой – не альтер-эго автора, что вы читаете свой текст как чужой, смотрите на него со стороны. Идея, что за текстом нет автора, вообще мучительна, мистична и загадочна.
- Нет-нет, за текстом стоит автор. Это по факту так, этого нельзя отрицать. Другое дело, что можно себя отождествлять с героем, а можно и нет, герой может быть маской автора, а может не быть. Герой может быть манифестацией автора или его манифестацией может быть все произведение целиком. Вот в моем случае решение вопроса взаимоотношений автора и текста – текст от меня как от автора свободен. Условно. Потому что это игра. Естественно, он не может быть полностью свободен, потому что человек - несовершенный творец. Полностью свободную личность творит Бог. Автор на это не способен. Скорее, автор строит свою работу и отношение к тексту как режиссер, снимающий кинофильм. Я приводил слова Дмитрия Пригова (русский поэт, художник, один из основоположников концептуализма в литературе – ред.) про режиссёрско-актёрские отношения между автором и текстом. Вот режиссер - он же не снимает фильм для того, чтобы показать одного единственного героя или показать одну единственную ситуацию – нет, там миллион ситуаций в фильме. У фильма масса каких-то локаций, множество героев, и мерзавец режиссеру не менее дорог, чем положительный герой, а эпизод может быть даже важнее главной роли. С текстом можно делать то же самое.
- Навскидку кажется, что режиссёрская постановка стихов - процесс не только и не столько чувственный, но сильно умственный и очень рациональный. Это составление неких схем, это серьезное размышление, это - не то, что «пальцы тянутся к перу, перо – к бумаге» и так дальше.
- Безусловно, если речь идет о каких-то реалиях, действительно существовавших, я всегда их проверяю. Я ищу, чтобы не было несоответствий, чтобы было достоверно, если это нуждается в достоверности. Для этого есть интернет или книги какие-то. Если я описываю события в Германии начала XVIII века, то я должен правильно использовать слова, которые в реальности были, или поминать реальных каких-нибудь персонажей. Это вполне хладнокровный труд. Но идея всегда плод чего-то, что можно назвать вдохновением.
- Насколько трудоёмок и длителен у вас процесс создания стихотворения?
- А это как угодно. Может занять две минуты, а может часы и дни. Я понимаю, о чем вы спросили. Вы сейчас противопоставляете лирическое стихотворение, которое творится якобы моментально, какой-то более сложной конструкции. Но я считаю главным в любом художественном произведении некое видение этого произведения. Т.е. ты понимаешь, зачем оно, почему оно, и чем оно красиво. Это действительно как озарение происходит. А вот во что это развить – в короткую какую-то вещь, которую можно за две минуты написать, или в роман, условно говоря, «Евгений Онегин» - это дело хозяйское.
- А вы понимаете, когда пишете стихотворение, что оно хорошее?
- Ну да, по-настоящему хорошие стихотворения видны. И тогда не важно авторство. Хорошее стихотворение – есть хорошее стихотворение, кто бы его ни написал, даже если это ты. Те черты, которые мне нравятся, я могу перечислить. Мне нравится краткость. Это не значит, что стихотворение недлинное – оно может быть длинным. Я имею в виду краткость в изложении. Мне нравится простота, пушкинская простота в словах. Это вообще, я считаю, высшее мастерство - уметь говорить просто. Мне нравится, когда так называемое надтекстовое пространство сразу заметно в стихотворении. Это мало у кого есть. В стихотворении очень часто для меня важен не сам текст – он имеет вторичное значение, а то, проекцией чего он является. Т.е. если мы пойдем в терминологию платонизма, то каждое стихотворение условно имеет свой совершенный прототип, эйдос или, точнее, логос. Бывает с первых двух строчек это видно. Так я, допустим, открыл для себя стихи Леонида Шваба, когда прочел первые четыре строчки стихотворения в его тогда единственной книжке. И разу стало видно, что это явление.
Это маньчжурское плато
Напоминает Чкалов.
В Чкалове на Шевченковских
Точно такие места.
- Однажды вы интересно сказали, что пишете стихи, чтобы насытить пространство вокруг себя стихами, которые вам нравятся. Мне кажется, в этой фразе есть лукавство, поскольку хороших стихов много и ими можно от души нагрузить любое пространство.
- Я сказал это в свое время, а речь шла о конце 90-х – начале 2000-х, что я не находил того, что мне хотелось бы прочесть нового. И поэтому я сказал, что попробую это сам себе написать. Это был конкретный исторический момент. А сейчас есть прекрасные поэты и новый литературный процесс.
- А что вы думаете о своей востребованности? Вам хватает вашей аудитории, вам хватает внимания?
- Я ничего об этом сказать не могу. Как я должен это понять? Через интернет? Тут нужно потратить много времени, а это неинтересно. Т.е. я имею некие косвенные признаки отношения к тому, что я пишу, но они не совсем показательны. Скажем, студенты театральных вузов часто занимаются с моими стихотворениями, но, думаю, не потому, что я такой замечательный поэт, а еще потому, что это какие-то сюжетные стихотворения, там есть диалоги - это удобно для подготовки. Я не думаю, что это какой-то однозначный показатель качества, честно говоря. Знаю, что есть молодые люди - мои читатели, что есть какие-то фанатские страницы в сети. Но это смешной разговор – сколько этих молодых людей!? Я не знаю.
- А в принципе у Вас есть этакое литературное тщеславие, хочется шумного признания, большого места в литературе – вам это важно?
- Большое место - это после смерти уже обычно бывает (смеется). Наверное, у меня есть тщеславие, но оно другого сорта. Я вам сейчас расскажу, какой случай у меня был, когда я действительно испытал удовольствие. Я увидел где-то в социальных сетях несколько лет назад, как девочка лет тринадцати написала, что сегодня вечером «мы читали с папой Сваровского». Прямо скажу – вот это было мне приятно!
- Вы себя перечитываете?
- Очень редко, но да, это нужно, чтобы правильно относиться к тому, то ты сделал. Иногда думаешь: «Господи, что за чушь я написал!» Важно понимать, что ты чушь написал.
- Вы зарабатываете на жизнь стихами?
- Нет, я работаю журналистом, чтобы питаться. Пишу статьи об организации бизнеса, о менеджменте, кадровых вопросах, занимаюсь некими маркетинговыми проектами. Есть авторы, которые зарабатывают поэзией. Но это вообще не мой случай. Это же должны быть авторы, обладающие талантом специфического свойства – нравиться массам, умеющие подать свои стихи. Это свойство особое. Оно или есть, или его нет. Есть, скажем, всем известный автор Дмитрий Воденников. Он выступает за деньги, у него есть агент.
- Вы бы хотели как он?
- Ну, я бы так не мог.
- Почему?
- Надо подумать, кстати… Нет, ну, наверное, я бы и не хотел… Но это просто таково моё внутреннее устройство. Мне не хочется быть человеком публичным. Это противоречит моему характеру.
- Вы не зарабатываете поэзией на жизнь, но это же не значит, что писать стихи – не ваше профессиональное дело? Пушкин, кстати, много зарабатывал стихами?
- Пушкин как раз зарабатывал поэзией очень неплохо. Тогда была вообще другая, так скажем, структура рынка, он писал для тонкого слоя, но этот слой был платежеспособен. Я, безусловно, стихам посвящаю свою жизнь – да, это так. Это не то, что я построгал на верстаке, а потом что-то на секундочку пописал. Нет, это мое основное занятие. Но поэзия, мне кажется, как любое художественное творчество - это занятие, которое не обязано приносить деньги. Это все-таки не то, что «я б в художники пошел, пусть меня научат» – так же никто не решает. Если человек художник и у него талант, он просто это делает. А формулировка «профессиональный» или нет, она нужна для кого – для милиции? Тунеядец или нет?
- Когда вы написали последнее Ваше стихотворение?
- Позавчера.
ШТАНЫ
под землей молодой мертвец говорит
утопленнице:
то что я люблю это
Свеет
отражения со внутренней стороны воды
пролетающих рыб
колебание всех волос
то есть водорослей на дне
и свет
перемещающийся вместе с волнами
на белом песчаном дне
а в целом -
всё
это ты
как растение тянущееся из
темноты
как в зашторенной комнате утром один
освещаемый солнцем нос
или тело выброшенное
на перекат за плёс
лес
и поле
мыслимые с другой стороны
где лежит территория более недоступной
до времени мне
то есть нам
страны
а дальше еще – кусты шоссе
снова лес и потом забор
где в персиковом саду
на дереве виден вор
и сушатся среди двора штаны
(30 июня 2017 года)
Автор статьи: Екатерина Купреева
2024 Все права защищены
