Директор «Практики» Борис Мездрич: "Не надо прикасаться к политике"

<h2>В сентябре «Практика» выпускает премьеру – спектакль Юрия Квятковского «Занос» по пьесе Владимира Сорокина. До нового года театр покажет еще два новых спектакля, откроет первый «Брусфест», международный фестиваль-мастерскую имени Дмитрия Брусникина, и начнет репетировать камерную оперу Алексея Сюмака «Мороз, красный нос». А весной закроется на капитальный ремонт. Подробности в интервью директора театра Бориса Мездрича.</h2> - Куда вы переедете на время ремонта, Борис Михайлович? - Постараемся найти площадку, на которой можно будет работать постоянно. Может быть, она станет нашей третьей площадкой, если все удачно сложится. Ну, и гастроли, конечно. В январе «Чапаев и Пустота» поедет в Дрезден, в июне мы отправимся в Клайпеду, в сентябре-октября в Хабаровск и Владивосток. Пока такие планы. - Что в это время будет происходить в вашем помещении? - Прежде всего проведем капитальный ремонт сценического комплекса и замену оборудования. Вентиляцию улучшим, поставим новые кресла и хороший световой пульт. Потому что чем ближе актер, тем качественнее должно быть световое оборудование. - Вы в «Практике» чуть больше года, что можете сказать о системе, по которой она работает? Вы ведь в первый раз в театре, у которого нет стационарной труппы? - В первый раз, да. В подвале сижу в первый раз. - Ну ладно, у вас здесь ненастоящий подвал, с окном. - Мне один директор московский, не буду называть его имени, сказал: «Ничего страшного, я двадцать лет сидел». Здесь больше разнообразия, чем в театрах со стационарной труппой. Потому что у четырех наших резидентов совершенно разная стилистика. Видно, как по-разному работают выпускники ГИТИСа и Школы-студии МХАТ. Можно семинары здесь проводить, смотреть спектакли тех и этих и делать выводы. Но лидер, конечно, Мастерская Брусникина, шестьдесят процентов проката – их спектакли. Есть еще «кастинговые» постановки, на которые мы сами приглашаем режиссера, художника, они отбирают актеров, и все участники процесса подписывают с нами договора. «Бабушки», «Петр и Феврония», «Летели качели», «Золушка» и другие спектакли выпущены смешанной командой. - А вам здесь не тесно? Нет ощущения, что королевство маловато? - Здесь такое ощущение, что театр не один, их несколько. Мы понимаем, что наша деятельность не должна ограничиваться выпуском спектаклей. Мы предлагаем тем, кто с нами работает, поездки на гастроли, фестивали, различные выездные варианты. Продажей билетов, прокатом спектаклей занимаются наши технические службы, реклама вся наша. И декорации мы делаем вместе. Наши возможности должны превышать ожидания резидентов. - Не планируете пригласить сюда кого-то из тех, с кем вы работали, когда были директором Новосибирской оперы? В «Практике» ведь есть музыкальное направление. - Творческие планы – это прерогатива Марины Брусникиной, нашего художественного руководителя. Вы знаете, я, когда стал уже сюда собираться, был у них дома, мы с Димой разговаривали, а на следующий день он умер. Я с ним раньше не был знаком, но в этой беседе родилась мысль, что здесь художественным руководителем должен быть человек, который обладает высокой театральной культурой. Потому что новая драма, как я ее сейчас понимаю, имеет свою стилистику, структуру, разные есть течения. Разобраться в этом хаосе – в хорошем смысле – если ты не воспитан в классической среде, трудно. Зарулить можно, на борт лечь. Это у меня после разговора с Брусникиным возникла такая мысль. А когда его не стало, через некоторое время я предложил кандидатуру Марины. И, как я понимаю, театральное сообщество очень хорошо приняло эту идею. Конечно, если мы развернем музыкальное направление, есть фамилии, которые можно было бы обсудить. Теодор Курентзис, я семь лет с ним проработал. Айнарс Рубикис, он три года был музыкальным руководителем и главным дирижером в Новосибирске. Молодой, безумно талантливый человек, который уже работает в Большом театре как приглашенный дирижер. Курентзис, Рубикис, такие вот сибиряки у нас. - Сейчас от театра требуется эффективность, как от завода. У вас есть обязательное количество постановок, которые вы должны выпустить? - Нет, такого плана от городского департамента культуры у нас нет. Но я делал расчеты нашей эффективности в нескольких вариантах. Например, считал, сколько зрителей приходится на одного работающего в театре и сколько сборов. Начиная с 2015 года и до 2019-го. По годам. У нас все вверх. И сборы увеличены, и относительные параметры, что самое важное. Эффективность персонала как можно определить? Только так. Мы увеличили и посещаемость – на этих же площадях. - Вам, наверное, действительно нужны новые площадки. - С финансовой стороны, может быть, и так, и департамент предлагает нам разные варианты. Но мне кажется, что дом культуры, например, для такого театра, как наш, не совсем подходит. Нам нужно место, где живет профессиональное искусство. Не обязательно театральное. Новая Третьяковка – отличный вариант. - Ярославский театр имени Волкова, в котором вы когда-то работали вместе с Сергеем Пускепалисом, все еще без директора. Не получится так, что вас туда пригласят и вы уйдете из «Практики»? - Не получится. Пока министерство культуры России возглавляет товарищ Мединский, не получится. Я с ним работать не буду. Никогда. Вы можете это напечатать. - До скандала с «Тангейзером», из-за которого вас уволили, с министром не было конфликтов? - Не скажу, что у нас были любовь и дружба, но отношения были нормальные. Он учредитель, у меня контракт с ним. Я был директором Новосибирского театра до 2008 года, потом уехал на два года в Ярославль. Министр культуры Авдеев меня попросил это сделать. Никогда до этого не был в Ярославле. - Красивый город. - Теперь-то я знаю. Второй раз я работал в Новосибирске четыре года, в сумме получается одиннадцать лет. Мединский в мае 2014 подписал со мной контракт на пять лет. Город, в котором пять федеральных учреждений культуры, за три с лишним года он не посетил ни разу. Президент был трижды, а он нет. Я ему говорю: «Пора бы вам приехать, здесь есть чем заняться». Пока не случился «Тангейзер». А когда случился, я увидел разницу между словом и делом. Вот и все. - Сестра моей подруги живет в Новосибирске, она ходила на митинг в поддержку «Тангейзера». - Два больших митинга было. Первый против богохульства, и вышли на него люди, которые в театры не ходят. А потом, через неделю, более масштабный митинг за свободу творчества. Там были люди, которые никогда не ходят на митинги. Интеллигенция. Когда на митинге против богохульства человек, имеющий отношение к Единой России, кричит в микрофон с надрывом: «А этого Кулябина и этого Мездрича нужно повесить вверх ногами…», а позади него большой такой памятник Ленину, ты вообще перестаешь понимать, что происходит. Часов в десять начинались звонки с просьбой об интервью: российская федеральная и местная пресса, немецкая пресса, «Вашингтон пост», «Нью-Йорк Таймс», Би-би-си. Даже «Аль-Джазира» хотела с нами говорить. Посол Финляндии приехал на встречу с нами. И дьякон Андрей Кураев. Очень интересный человек. Почти все первые лица российского театрального сообщества поддержали «Тангейзер». - Почему четыре-пять лет назад конфликты в культуре были в идеологической сфере, а сейчас переместились в экономическую? Год театра запомнится в основном громкими скандалами с директорами театров. - Потому что существующая законодательная база абсолютно никакого отношения к театральной деятельности не имеет. И к научной, кстати. И спасибо Елене Ямпольской, председателю комитета по культуре Государственной думы, которая смогла пробить новую редакцию 44-го закона, теперь работать будет проще. - Летом наконец сдвинулось с мертвой точки дело «Седьмой студии». Как вы думаете, чем оно закончится? - С учетом последнего заседания, я думаю, что борьба самая серьезная сейчас начнется, потому что итогом должно стать решение суда. Не знаю, всех оно будет касаться или нет. Но на последнем заседании экспертиза показала, что хищения не обнаружено. Такая формулировка. - Сначала было объявлено, что украдены огромные суммы, а потом выяснилось, что не украли, а сэкономили. Причем документы те же самые, ничего нового не появилось. - Потому что все то, что для театрального человека является абсолютом, для следствия не аргумент. Есть афиши, продажи билетов, есть свидетели, что спектакль вышел, но для следствия это ничего не значит. Молодые же люди работают в прокуратуре и следственном комитете. Надо же понимать, что должна быть специализация по театральным делам и в силовых структурах, если уж они этим занимаются. - Решение суда повлияет на будущее нашего театра? - Ну конечно. Так же как исход «Тангейзера» повлиял на очень многих. Я сталкивался с таким народом. Там же что произошло – потом стало понятно. В Конституции есть две позиции. Есть статья о свободе вероисповедания и вторая, такая же по уровню - о свободе творчества. Но поскольку существует РПЦ, то свобода вероисповедания подтверждена подзаконными актами. Есть административное законодательство, по которому я проходил с Тимофеем Кулябиным, и есть уголовное, после дела «Пусси Райот» - церковь его лоббировала. Если неподобающим образом произведение использовано, в административном кодексе полагается штраф до 300 тысяч рублей, а в уголовном – отсидка. А что касается свободы творчества и самовыражения, там нет подзаконных актов. Ни в административном кодексе, ни в уголовном. Поэтому непонятно, как можно доказать право на свободу творчества в суде. Это не судебный вопрос. У меня был случай в Ярославле, одного артиста, нарушающего трудовую дисциплину, перестали назначать на роли, и он решил написать в суд, что не заработал за год столько, сколько мог бы. А я всех перевел на систему, которую придумал еще в Омске в 1993-м году. Каждый договор был так составлен, что было видно, сколько стоит каждый элемент творческого труда. И вот этот актер вместе с адвокатом написал заявление в суд. Я пришел на одно заседание. Мне говорят: «Смотрите, он недополучил столько и столько». Я говорю: «Скажите, а художественная целесообразность находится в сфере ведения суда? Вы мне можете хотя бы один случай привести в вашей практике, когда художественная целесообразность рассматривалась бы в суде? Это не судебный вопрос». Что вы думаете, тема была закрыта. - Что ждет Ярославский театр, как вы думаете? - Давно-давно, я еще в Омске работал, один человек, банкир, сказал мне: «Знаешь, что важно в жизни и в театре?» Он ходил в театр, интересный человек был. «Не прикасайся к политике». Вот если художественная политика будет единственной нормой для Волковского театра, и там будет директор, для которого профессиональное всегда будет важнее «интрижного», и не придется принимать решения под давлением, тогда они удержат театр. Там очень хорошая труппа. Набрали ребят – уже 10 лет прошло – с фестиваля, который мы тогда устраивали с Олей Никифоровой и ректором Ярославского театрального института Сергеем Куценко. «Будущее театральной России» он назывался, сокращенно БТР. «Профессиональный дебют на первой русской сцене», такой девиз у него был. Дипломные спектакли выпускников театральных вузов. Когда я пришел к Авдееву со сметой фестиваля, он сначала поморщился. Я произнес название: «БТР». Он рассмеялся. Я говорю: «Они могут не стать артистами, но то, что они выходили на эту сцену, запомнят на всю жизнь». И смета фестиваля была подписана. - Что вы поняли за год о новой драме? - Я в этой теме не специалист. Но за этот год я понял, чего не хватает новой драме. Сценография простецкая. Я хочу сделать так, чтобы у нас появилось больше спектаклей с интересным художественным решением, с хорошим бюджетом. Мы таких спектаклей должны выпускать два в год, а лучше три. Уверен, что это обеспечит нам дополнительный интерес публики. Татьяна Филиппова

Государство и культура

Коллекционирование/Арт-рынок

Коллекционирование/Арт-рынок

Коллекционирование/Арт-рынок